Кубинское каприччио - [18]

– Но в вашу восьмерку входит восьмидесятилетний врач, известный на весь Азербайджан своей порядочностью и честностью.

– Входит. Мы написали всех, кто даже теоретически мог это сделать. Если хотите, можете подозревать и меня с братом. Но список состоит из других людей. Я больше всего боюсь, что алмаз уже давно вывезли и его сейчас нет в городе. Возможно, что его попытаются распилить, и это самое страшное, что с ним могут сделать.

– Когда возвращается ваш брат?

– Послезавтра. И он останется вместе со мной, пока мы не найдем этот исчезнувший алмаз. И если вдруг кто-то попытается продать его в Австралии или в Южной Африке, то мы полетим и туда, только для того, чтобы вернуть наш камень.

– Хорошо, – поднялся Дронго, – мне нравится ваша убежденность, ваше настойчивое желание получить этот камень. Возможно, что его еще не успели отсюда увезти. Но его все равно нужно найти. И если он еще в Баку, я надеюсь, что мы его найдем.

Он попрощался с Борисом и вышел из квартиры. На этот раз он решил пройтись пешком через весь центр города. Уже подходя к дому Мильмана, он почувствовал на себе чей-то взгляд. Он обернулся и ничего не заметил. Но ощущение чьего-то взгляда на затылке оставалось. Словно кто-то следил за ним. Поднявшись по лестнице, он нашел квартиру Мильмана и позвонил. Дверь ему открыла пожилая женщина, которой было не меньше лет, чем ее мужу. Внимательно посмотрев на гостя, она осталась довольна проведенным осмотром и, кивнув, разрешила пройти Дронго в квартиру, где в просторной гостиной его уже ждал сам Мильман.

В Баку было несколько известных фамилий врачей, о которых знал весь город. Кардиолог Гусман, онколог Мильман, детский врач Листенгартен, гинеколог Туганова. Вместе с местными врачами Мир-Касимовым, Топчибашевым, Мусабековой они составляли золотой фонд отечественного здравоохранения.

Генрих Соломонович сидел за столом. Увидев вошедшего, он кивнул, поднимаясь и протягивая руку. Ему было трудно стоять, было очевидно, что он действительно плохо себя чувствует, сказывался его преклонный возраст. Почти лысый покатый череп, крупные черты лица, небольшая щеточка седых усов, внимательные, живые глаза.

– Мне позвонил Борис Измайлов, – начал разговор Мильман, – и поэтому я согласился вас принять. Как изволите вас называть?

– Меня обычно называют Дронго.

– Значит, и я буду называть вас господин Дронго. Что именно вам нужно? Зачем вы хотели со мной поговорить?

– Вы были лечащим врачом Семена Борисовича Измайлова?

В комнату вошла Раиса Иосифовна и встала за спиной Дронго, глядя на своего супруга. Она была среднего роста, сухая, строгая, с волосами, напоминающими красноватую коноплю. Раиса Иосифовна мрачно смотрела на гостя. И на своего мужа.

– Да, но он умер три месяца назад. И боюсь, что его уже невозможно было спасти. У нас сейчас очень неплохой онкологический центр, есть все условия для лечения, но там уже ничего нельзя было сделать. Метастазы были уже в печени. Бывают случаи, когда медицина бессильна.

– Его лечили в Израиле?

– И там тоже. Но, повторяю, это был тот случай, когда ничего нельзя было сделать.

– Вы были с ним до конца?

– Конечно. Мы давние знакомые. Я знал еще его деда Ибрагима Измайлова. И его отца Бориса Ибрагимовича, который был старше меня на десять лет. Но уже тогда он был самым известным ювелиром в Баку и в Красной Слободе.

– Кто был с Семеном Борисовичем в самые последние минуты?

– Их служанка Фатьма-ханум и его старший племянник Асиф Измайлов. Больше никого не было. И ваш покорный слуга. Я был с ним до самого последнего момента. Считал своим долгом находиться рядом. Он почти не мучился, ушел достойно. Говорят, что человек может притворяться всю свою жизнь, носить маску. Но когда он умирает, когда уходит из этого мира, маска уже не нужна. И в человеке проявляются все его лучшие черты. Или худшие. Смотря кто и как себя поведет.

– Вы знали, что у него была… подруга?

– Если вы говорите о Валиде, то, конечно, знал, – кивнул Генрих Соломонович, – об этом все знали. Но он несколько раз разговаривал с ней по телефону при мне. Просил не приезжать. Ему не хотелось, чтобы она видела его в таком виде. Я думаю, что он поступал правильно.

– И тело сразу перевезли в Баку?

– Как полагается. Это была его последняя воля. Похоронить на старом бакинском кладбище, рядом с отцом и братом. Сразу приехали его водитель и его родственник, которые помогли нам погрузить тело в машину и привезти в Баку. Мы похоронили его на следующий день, хотя по иудейским, да и по мусульманским, канонам следует хоронить в день смерти. Но мы не успевали. И ждали приезда Бориса. Вы же знаете, что иногда в таких случаях допускаются исключения. Хотя с точки зрения строго религиозной…

Раиса Иосифовна демонстративно кашлянула, чтобы прекратить разговор, но Дронго не унимался, задавал свои очередные вопросы:

– Вы сказали, что после смерти Семена Борисовича в его доме появились водитель и родственник. Какой родственник?

– Туфан, сын Хуршиды. И она сама пришла. Там еще были приехавший из Баку Зинур Марчиев, ювелир, который работает в магазине Семена Измайлова, и их садовник Гулам. Вот, собственно, и все.