Кубинский зал - [12]

Я больше не сержусь на Джудит за то, что она сделала. Во всяком случае, не так сильно, как вначале. Она пошла на это, потому что считала — так будет лучше для Тимоти. Я думаю, она и Уилсон встречались по субботам и воскресеньям в одном из небольших отелей в Верхнем Ист-Сайде. Долгие совместные обеды, долгие вечера в жарком забытьи. В своих действиях Джудит, несомненно, была решительна и изобретательна, разнообразна и инициативна. Полагаю, старина Уилсон тоже не подкачал и оказался хорошим любовником; произвольно чередуя «большой» и «маленький глаз», он обеспечил моей жене захватывающий секс, что не могло не подействовать на самооценку Джудит, разом подняв ее в собственных глазах на новый, высший уровень. Я не сомневаюсь, что она отдавалась ему полностью, до самоотречения, до полного забытья — груди подпрыгивают, рот раззявлен, глаза закачены. В конце концов, почему бы нет? С возрастом секс становится более откровенным, и иначе просто не может быть. Ведь спим мы или бодрствуем, радуемся или горюем, часы идут, и их не остановить и не перевести назад. Думаю, она сама сказала, что он может вставлять ей с любой стороны. Уилсон Доун, однако, вряд ли улыбался и шутил, вряд ли он даже расслабился хоть на минуту, потому что секс с Джудит был для него еще одним способом нанести мне болезненный удар, а будучи человеком практичным, он наверняка умел совмещать дело и удовольствие.

Рискованность предпринятого шага, несомненно, возбуждала Джудит больше обычного, и она, вероятно, восприняла это как еще одно доказательство того, что с мужем у нее было не все в порядке. По-видимому, во время одного из последовавших за бурным соитием разговоров она дала Доуну понять, то собирается развестись со мной и уехать. Джудит всегда любила все планировать. Кстати, за эти свидания она преспокойно платила нашей общей кредитной карточкой, даже не пытаясь скрыть от меня свои траты, однако ее поведение вовсе не было таким жестоким, как может показаться на первый взгляд. В причинах, толкнувших ее на этот поступок, разобраться очень нелегко, поэтому я предпочел бы довериться инстинкту Джудит, который почти никогда ее подводил. И все же кое-какие соображения у меня были. Отдаваясь Уилсону Доуну, Джудит, с одной стороны, предоставила ему возможность отомстить мне еще одним способом, о чем я уже говорил, а с другой — дала выход собственным гневу и разочарованию, направленным против меня, и, возможно, обрела в своей измене некое подобие утешения. Но это было еще не все. Не исключено, что Джудит пыталась как-то облегчить мое положение, считая, что после того, как она переспит с Уилсоном Доуном, он будет ненавидеть меня уже не так сильно. А может, — понимая, что возмездие неотвратимо, — Джудит поспешила вывести себя из-под удара прежде, чем гнев Доуна обрушится на меня. Возможно также, что ее близость с Доуном явилась — как ни парадоксально это звучит — чем-то вроде проявления женской солидарности и взаимовыручки по отношению к его жене, которая была настолько раздавлена горем, что вскоре после похорон оказалась в роскошной частной палате психиатрического отделения Нью-йоркской городской больницы. Хорошо понимая ее состояние, Джудит добровольно пожелала взять на себя часть супружеских обязанностей миссис Доун, пока та не способна их исполнять. Не исключено, однако, что дело обстояло совершенно наоборот и что Джудит с самого начала метила именно в жену Уилсона Доуна, давая ей понять, что любые попытки причинить вред Тимоти чреваты разрушением ее собственного брака.

Любой из этих вариантов был вероятен, а может быть, здесь было намешано всего понемногу. И все же мне кажется, что существовал еще один мотив, и, чисто по-мужски, вопреки логике всего происшедшего, я мог бы даже предупредить Уилсона Доуна о приготовленной для него западне. Но — повторяю — тогда я еще ничего толком не знал. Между тем Джудит — апеллируя к мужскому естеству и к ненависти, которую мистер Доун-старший питал ко мне, — очень ловко заставила его забыть о том, какое поведение обыкновенный здравый смысл предписывал человеку, возбудившему гражданский иск на сорок миллионов против мистера и миссис Уайет — равно как и о его планах получить возмещение ущерба за счет их общего имущества и сбережений. Как только Уилсон Доун начал регулярно погружать свой напряженный член, временно заменивший ему голову, в лоно моей жены, он сразу лишился и адвоката, утратившего к делу весь интерес, и поддержки собственной супруги, и даже потенциального сочувствия присяжных, ибо Джудит документировала каждый их шаг. Она не только расплачивалась с помощью кредитной карточки, которую легко можно было проследить, не только записывала каждый разговор, когда звонила Уилсону по телефону, не только посылала на его служебный адрес дружеские и достаточно откровенные записки, которые, не будучи снабжены пометкой «Лично», распечатывались, подобающим образом регистрировались, копировались в трех экземплярах и подшивались в папку входящих документов, превращаясь таким образом в часть официальной документации банка, но не пренебрегала и мелочами — такими, например, как семь пар очень сексуальных шелковых трусиков с глубоким вырезом, надевавшихся только один раз после свидания и сохранивших не только седые лобковые волоски старины Уилсона, но и следы того самого вещества, с помощью которого был зачат его несчастный сын, — следы засохшей спермы, надежно сберегаемые в прозрачных пластиковых пакетах с герметичной застежкой. Многое в этой жизни в конце концов определяется тем, что произошло с семенем и куда оно попало — выплеснулось ли оно внутрь или наружу, выше или ниже, было ли оно обнаружено или нет. Если бы при таких условиях Уилсон Доун не отозвал своего иска, на свет Божий могло выплыть — и наверняка бы выплыло, — что истец потихоньку потягивает одного из ответчиков, что, разумеется, выглядело не слишком достойно и вряд ли могло понравиться миссис Доун и руководству банка. Адольфус Клей III — мудрейший из мудрых и хитрейший из хитрых — первым пронюхал о воскресных похождениях своего клиента, и довольно скоро чета Доунов тихо и без шума отозвала свой сорокамиллионный иск.