Кубанские зори - [16]

Итак, политический характер движения Рябоконя был очевиден и признавался его противниками, а в пропагандистских целях оно именовалось бандитизмом. Но ведь это лукавая логика.

Дешевым выглядит и объяснение причины выступления Рябоконя, отмеченное политтройкой, осудившей его внесудебно, будто бы «руководила им личная месть за разграбленное разными лицами имущество, принадлежащее ему». Но свести все к имуществу, разграбленному далеко не «разными лицами», значит, вообще уйти от понимания истинных причин и характера этого повстанческого движения.

В конце концов, не такой уж большой урон наносили рябо-коневцы, тут было дело в ужасном, с точки зрения идеологов новой жизни, примере для других: непокорность людей, уже обреченных, но до конца… В поисках мотивации действий Рябоконя, помня о разграбленном имуществе, забыть о убийстве его отца и матери? Причем матери — в числе заложников, то есть ни в чем не повинных людей. И что это была вообще за практика заложничества, когда людей хватали по первому подозрению, затем следовала высылка или расстрел? Если мы не сочувствуем человеку, посмевшему противостоять ей в те годы, значит, мы так или иначе оправдываем подобную практику и сегодня. И кто поручится, что она не возобновится? Конечно, прикрываясь другими идеологическими шарадами, скажем, как несогласие с «демократией — безусловной общечеловеческой ценностью»… А как можно игнорировать принципиальное неприятие Рябоконем атеистической идеологии, что подтверждают сохранившиеся его воззвания к народу?.. Рябоконь был глубоко верующим человеком, атеистическое поветрие времени его не коснулось. Поэтому информация о якобы злодейской расправе со священником скорее была запущена чоновцами, его ловившими, дабы опорочить Рябоконя в глазах верующих. Сформировали же они ложный «рябоконевский» отряд «Тамань». Но об этом я расскажу далее.

В одном из донесений встречается сообщение о намерении В.Ф. Рябоконя разграбить чудный Приморско-Ахтарский Успенский собор. Это, безусловно, из того же пропагандистского арсенала. Если кто и пытался это сделать, то скорее бандиты, выдававшие себя за рябоконевцев, коих в те смутные годы было немало. Лукавство неслыханное в том, что в этом Рябоконя обвиняла атеистическая власть, объявившая войну вере и церкви! Та самая власть, которая, победив, разрушила тысячи храмов и монастырей по России, уничтожила тысячи священников. На каких олухов такая пропаганда была рассчитана?..

Где же сегодня эта идеология, вбиваемая в сознание и души столь свирепо, и разве не прав был Рябоконь в своей борьбе против ее разрушительной сути? Говорю именно об идеологии, а не о советском строе, сложившемся уже позже. Ведь оставленная в своей неизменности, законсервированная и несоответствующая тому, что происходило в реальности, она в конце концов и взорвала этот уникальный советский уклад русской жизни…

Все это свидетельствует лишь о том, что в Гражданской войне виноваты все, и судить о революционном беззаконии, выискивая какое-то право, наивно. Все эти несчастные участники Гражданской войны — белые, красные, зеленые — должны быть реабилитированы, а внесудебные приговоры, вынесенные по-литтройками, все без исключения, а не по лукавому выбору, должны быть пересмотрены.

Но, к сожалению, складывается впечатление, что Рябоконя и до сих пор судят по советским представлениям и законам.

Общественная жизнь складывается из интересов и воль многих людей. Только тогда она прочна, не теряет своей сакральной глубины, многоцветия и смысла. Она не может строиться на какой-то одной сомнительной, чуждой народному духу, случайно занесенной идее. Зачем же политического противника выставлять бандитом, безосновательно упрощая его и тем самым искажая нашу и без того трудную историю?

Примечательно, что Рябоконь, не участвовавший в массовых военных столкновениях той поры, вошел в предания и легенды, которые бытуют на Кубани до сих пор, остался в народном сознании как заступник.

Он был не самым большим грешником своего трудного и жестокого времени, кровожадностью он тоже не отличался, действуя в соответствии с народной этикой справедливости. Но до сих пор торжествует мнение, когда расстрел сотен заложников в той же станице Гривенской, в том числе и матери Рябоконя, оправдывается революционной целеустремленностью, новым якобы более прогрессивным строительством, а сопротивление этому безумию выдается за бандитизм…

Такие аргументы я изложил Верховному суду. И не имеет особого значения, совпадет ли хотя бы теперь логика человеческая, нравственная и правовая. Или до сих пор человек, его интересы, его такая непростая и трудная земная жизнь и право находятся как бы в разных плоскостях, редко когда совмещались… Но ведь без этого цивилизованное и благонамеренное житие невозможно, хотя ясно: не только законом оно определяется. А потому я и составляю жизнеописание своего героя. Да и что стоил бы я как автор, если бы считался лишь с прихот-ливым, нередко лукавым земным судом, если бы не верил в Высший, Божий суд, недоступный звону злата.

Как и почему в начале миновавшего железного, революционного века заварилась в России столь суровая смута и разгулялась крамола, все еще не утихшая, что в те времена происходило по своим естественным, стихийным законам, а что было рукотворно и творилось не без умысла — не это предмет моей повести. Предмет моего исследования — поведение человека в этой смуте — сопротивляется ли ей, способствуя тем самым ее усмирению, или же наивно пытается уцелеть, подстраиваясь под нее, и, сам того не ведая, разжигая костер, в губительном дыхании которого он неизбежно погибает, ибо в этой нечеловеческой стихии спастись невозможно…