Кто же убил Джона Кеннеди - [5]

Другие выходящие в разных районах страны газеты - и их было много - в таких же экстренных выпусках куда более реально оценивали смысл и значение выстрелов в Далласе. Я сохранил толстую пачку вырезок: первые редакционные статьи из провинциальной американской прессы. Вот те, что кажутся мне наиболее примечательными.

"Ричмонд Таймс-диспэтч" (штат Виргиния): "Убийство это, будучи самым последним в серии насильственных смертей глав нашего государства, - позор для Соединенных Штатов".

"Сент-Луис Пост-диспэтч" (Сент-Луис, штат Миссури): "Что творится с Соединенными Штатами, если у нас создалась обстановка, сделавшая возможным подобный акт? Если наши политические разногласия не могут больше урегулироваться демократическим путем, значит страна больна..."

"Филадельфия буллетин" (Филадельфия): "Мы гордимся и похваляемся тем, что мы - страна, принявшая законы демократии, тем, что мы разрешаем наши разногласия в открытой дискуссии и принимаем приговор, вынесенный избирательными урнами. Но в этой своей гордости и похвальбе мы забываем, что среди нас есть те, кто не приемлет таких законов. Это люди, которые видят главного судью в пистолете или винтовке. Мы только что получили горький урок".

"Сан-Франциско кроникл" (штат Калифорния): "Кем же все-таки мы, американцы, являемся на самом деле?

Почему, претендуя на руководство "свободным миром", мы в то же время позволили четырежды за одно столетие насильственно убирать наших национальных лидеров?

Вопрос этот уже сам по себе - обвинение. Остается лишь надеяться, что другие народы будут милостивы и не швырнут нам его в лицо!"

"Джексон Ситизен-Патриот" (штат Мичиган): "Взгляни на себя в зеркало, Америка! Разве это то, что тебе нужно - общество настолько больное, что в нем небезопасно жить даже президенту страны?"

"Сиэттл тайме" (штат Вашингтон): "Мы только что наблюдали еще один акт Великой Американской Агонии..."

... Около ста пятидесяти журналистов собрались в западном крыле Белого дома после убийства Джона Кеннеди.

Перед ними сразу же встали три неизбежных и самых главных вопроса:

"Кто?", "Как?", "Почему?". Вся планета ждала первых ответов на эти вопросы прежде всего от наших американских коллег, сопровождавших президента в роковой для него поездке, и от нас, находившихся в Вашингтоне - центре политической власти Соединенных Штатов. Второй раз с октября 1962 года тяжесть профессиональной ответственности легла на плечи аккредитованных при Белом доме журналистов. Тогда встревоженный мир ждал от нас сообщений о развязке Карибского ракетного кризиса. Теперь разъяснений того, что же произошло в Техасе.

В те бурные дни вашингтонские корреспонденты много говорили еще на одну тему, уделяя ей, пожалуй, не меньше внимания, чем убийству в Далласе.

Темой этой был Линдон Бейнс Джонсон, тридцать шестой президент Соединенных Штатов Америки. Разговоры о Джонсоне были вполне естественны всех интересовало, каким курсом пойдет теперь главная капиталистическая держава мира, а это, при американской системе, во многом зависит от человека, занимающего президентское кресло. Правда, такие дискуссии в основном начались позднее - уже после похорон Кеннеди. А в первые дни речь чаще шла о сравнении личных данных убитого президента и его преемника, о дальнейшей судьбе советников и помощников Кеннеди, о том, как вел себя Джонсон после выстрелов в Далласе, и что теперь будет делать Роберт Кеннеди, поскольку Джонсон (и это тоже было достаточно широко известно в Вашингтоне) ненавидел брата убитого президента.

Итоги тогдашних сравнений, как правило, оказывались далеко не в пользу вчерашнего вице-президента. Конечно, тому были и объективные и субъективные причины. Вашингтонский корреспондентский корпус (я имею в виду американцев) в подавляющем своем большинстве любил и уважал Джона Кеннеди. Почему это было так, пожалуй, ярче других объяснил обозреватель газеты "Нью-Йорк тайме" Джеймс Рестон.

"Кеннеди, - писал он, - был президентом из детской хрестоматии, более молодым и красивым, чем прочие смертные политические деятели, далеким даже от своих друзей, изящный и элегантный, с поэзией на устах и лучезарной молодой женщиной подле него... Чем дольше он находился на посту президента, тем решительнее выступал против сковывающих экономических и финансовых традиций прошлого, тем настойчивее призывал страну видеть мир таким, каков он есть в действительности...

Он был критиком своего века. Он считал, что мы не можем успешно действовать в изменившемся мире, если не изменим самих себя - наш образ жизни и наши институты.

Это был молодой ум, ставящий большие проблемы...

Суть трагедии совершенно ясна. В Далласе был убит не только президент, по и обещания на будущее".

Оценки и чувства, высказанные Рестоном, характерны не только для непосредственного журналистского и политического окружения Кеннеди. Их (сознательно или подсознательно) разделяли и широкие круги американской интеллигенции и студенчество, американская молодежь вообще. Вашингтонская журналистка Мэри Макгрори, узнав о гибели президента, сказала Артуру Шлезингеру:

"Мы больше никогда не будем смеяться". Шлезингер ответил: "Бoг с вами, Мэри. Мы будем смеяться опять. Вот только нам никогда больше не стать молодыми".