Кто в тереме? - [68]

– А почему вы мне об этом никогда не рассказывали? – Люся понимала, что терпит фиаско, но еще хотела соблюсти лицо.

– Да потому, что мы просто забыли! Столько всего в тот год произошло событий поважнее! И ты, ты своими рассказами про Черногорию нам головы закружила!

Сама, сама кругом виновата, думала Люся, шагая домой. Но с плеч у нее гора свалилась. Счастливая улыбка освещала ее лицо.

Повода для встречи с Валей долго искать и не надо было, он сам напрашивался.

– Позвони ей и скажи, что сидишь на телефоне, обзваниваешь знакомых – не пустит ли кто на квартиру твою родственницу-студентку, девушку из села, чего мы мудрить будем.

– А потом как выкрутимся?

– Чего там выкручиваться, скажем, что нашла девушка квартиру поближе к колледжу. Ну, чего ты на меня уставилась, как Ленин на буржуазию?

– Нет, дорогая, знакомство с Бурлаковым явно не идет тебе на пользу. Ты становишься записной вруньей! И, главное, прямо с лету придумываешь ходы, по вдохновению!

– С волками жить – по-волчьи выть, – польщенно хмыкнула Люся. – А то ты никогда не врешь!

– Вру иногда. Но мне, чтоб соврать, неделю на обдумывание надо!

…Валентина оказалась весьма крупной дородной женщиной. Женщина-гренадер, сразу же приходило на ум определение.

Ее низкое контральто, если слушать его с закрытыми глазами запросто могло сойти за баритон. Но по маленькой кухоньке, совсем не соответствующей ее комплекции, она металась, как шустрый веник, и посуда, когда начала накрывать на стол, прямо-таки порхала в ее руках.

Наверное, так же ловко она управлялась с лежачими больными и с рабочим своим инструментом – лентяйкой и утками. Она, похоже, была из породы женщин, перед которыми не то что одинокий скакун на лету останавливался, а резко тормозил целый табун. И в горящих избах под льдистым взглядом ее серых глаз пламя затухало само собой.

Видно было, что Валя искренне рада приходу малознакомых женщин, и она сама вскоре это подтвердила, рассказав, как ей одиноко и некомфортно в доме после трагической смерти ее квартирантки, славной девушки, которая не то с собой покончила, не то убили ее.

Зоя с Люсей недоуменно переглядывались: самой Вали было так много, что она занимала большую часть кухонного пространства, и непонятно было, зачем ей еще кто-то на этой территории. Она с завистью посмотрела на миниатюрную Люсю:

– Какая ты… изячная… А ведь постарше меня будешь.

– Зато ты – вон какая справная, – петух хвалил кукушку.

– Ой, не говори! И болеть – болею, а обед все равно строго по часам! Вон какой мамон наела!

Когда она смеялась, возникало ощущение, что во рту у нее не тридцать два, а с полсотни отборных, первосортных зубов, словно впритык насажено крупной белоснежной фасоли.

Видно, Вале не приходилось еще бывать одной подолгу: работа с людьми, где-то неподалеку обретались дочь с внуками… Людмила Петровна с Зоей Васильевной уже адаптировались в своем одиночестве и чувствовали себя в нем если уж не комфортно, то и на стенки не лезли, как и их третья подруга, Людмила Ивановна.

У Милы дочь и внуки находились за тысячи километров, у Люси жили поблизости, в Астрахани, но, поскольку отношения с невесткой не заладились, общаться с ними приходилось не часто. У Зои внук, скорее всего, был неродным, и она его не знала. Бывшая невестка, разведясь с сыном вскоре после рождения мальчика, от алиментов отказалась и настаивала, чтобы Зоин сын отказался и от отцовства. При этом жила с мужчиной, как догадалась Зоя Петровна, по оброненной сыном в телефонном разговоре с бывшей женой фразе, со своим бывшим парнем.

Конечно, все они скучали по детям и внукам, но обстоятельства не переделаешь, у детей своя жизнь, и складывается она так, а не иначе. Не виснуть же гирей на взрослых детях, если в конце жизненного пути ты оказалась одна. Во всяком случае, пока ноги носят.

А они – так и не одни, их трое! Три подруги, и уже не один пуд соли вместе съели, переживали и размолвки, и примирения. У Вали же, похоже, таких подруг не было. Бедняга! А с молоденькой квартиранткой они, наверно, нашли общий язык.

Так сам собой завязался разговор. Естественно, одной из главных обсуждаемых тем была смерть Оли, а если хозяйка меняла тему, гостьи ненавязчиво ее к ней возвращали. Но для Бурлакова ничего интересного ими услышано не было: так, садово-огородная тематика. Как прижились орех и айва, какими семенами и рассадой можно обменяться в перспективе, да какие вкусные у Вали баклажаны, не даст ли рецепт?

Ничего интересного, пока речь не зашла о сережках.

– Ой, – сказала Валя Зое, – какие у тебя сережки симпатичные!

– Подарок покойного мужа! – похвасталась Зоя. – Он мне на дни рождения все сережки дарил. Почему-то любил сережки, а не брошки там или цепочки-кулоны.

– Да уж, и вкус него был, – не без зависти вздохнула Люся.

Ей никто не дарил ни сережек, ни цепочек. Когда жила с мужем и еще была у них любовь, на дорогие подарки просто не было средств, тем более на золотые украшения. А когда возможность появилась, кончилась любовь. После развода с предателем-мужем Люся так и прожила полжизни бобылкой, в трудах и заботах, нехватках-недостатках, и сережки у нее были одни-единственные, родителями подаренные на свадьбу.