Кто в тереме? - [60]

Ну нет, конечно их. Кого же еще, в этакую пору да в такой глухомани? Но если это была обычная пьяная драка, кто вполне профессионально проник в больницу и довершил дело, прикончив Игоря Юрьевича Херсонского и не оставив улик?

Тот, кто работает в больнице? Оля Крохмалева? Нет. Информация о девушке никак не вязалась с образом хладнокровного убийцы. Бурлаков прекрасно помнил, как вела себя Оля на допросах, убитая случившимся, возлагающая всю вину на себя – по причине своей халатности. Буквально почерневшая от горя.

От нее за километр веяло порядочностью – деревенская девочка, искренняя, без притворства. И зачем, зачем? Мотив? Любовь? Кого-то покрывает?

Да, и Лида видела в ту ночь в больничной палате именно мужскую фигуру в медицинском халате. Конечно, в шоковом состоянии, в каком она пребывала, можно было и перепутать. Но толчок, от которого она улетела под кровати, произвела явно не женская ручка.

Вот еще один момент: сейчас в нейрохирургии белые халаты мало кто из персонала носит. Врачи и сестры все больше в курточках и брючках самых разных расцветок. Халаты – это для посетителей. Их можно внизу, напротив регистратуры получить, но ночью там, разумеется, все закрыто на два старых, но надежных замка. Либо халат нужно было принести с собой. Кроме того, убийца должен был хорошо ориентироваться в отделении.

Кто-то из посетителей, кто ранее уже дежурил возле больного? Но ведь надо было не только в отсутствии санитарки убедиться, а еще и про Лиду знать, и отследить, когда она выйдет из палаты…

Кто-то из персонала? Вроде бы всех опросили, алиби проверили. И опять же – мотив, мотив! Кому могли помешать безобидный экс-алкаш и медсестра, вчерашняя студентка? Оля, что же ты видела, о чем так боялась мне сказать?

Старый опер все больше утверждался в мысли, что убийство Гарика и смерть Оли самым прямым образом взаимосвязаны.

Бурлаков

Хозяев дачных домиков в переулочке-тупичке отыскать было несложно. Беда была в том, что никто из них ничего не знал. Большая часть владельцев фазенд, произведя осеннюю зачистку участков, оставляли на столах в своих хлипких домишках пол-литровку самогона, пару банок консервов для незваных гостей (своего рода откупную, чтоб не безобразничали и не крушили ничего) и разъезжались по квартирам до весны. Замки не спасали, их навешивали чисто символически, как говорится, от честных людей.

Один из дачников, Михаил Александрович Коньков, ездил пару-тройку раз в неделю кормить собак. То была выборная должность, и дачники еще с осени определялись, кому нынешней зимой предстоит поработать кормильцем. Граждане скидывались и вручали избранному, точнее, изъявившему на этот раз желание добровольцу, энную сумму на прокорм животных – не до жиру, но с голоду не сдохнут, зиму перебедуют.

Бурлаков навестил «смотрителя» в его городском жилище. Дедок, как и многие в его возрасте, оказался говоруном.

– У них там, на дачах, собачий коммунизм, все поровну, – обрисовывал он ситуацию.

– Что-то мне не приходилось встречать собачьих стай, где бы все было поровну. Грызутся, как и все, за кусок. Побеждают сильнейшие.

– Так то – субординация, как иначе? У людей – не так? Вожаку – кусок послаще и в первую очередь, так на нем и ответственности больше. Зато вот когда Жульку машиной переехало, и она лежала со сломанной ногой, никто никогда куска не отнимет, а если кто и попытается – всей стаей отгонят, покусают. И лапу сломанную ей вылизывали, и в морозы вокруг нее кучей укладывались спать, чтоб не замерзла. Тут иначе нельзя – не выживут. Дачные собаки – это коллектив. Экипаж, я бы сказал!

– Значит, нынешний год – вы их кормилец?

– Ну да. Я бы даже сказал – кормчий, – без лишней скромности заявил дед Миша. – А так я все равно езжу кормить их, даже если не мой черед. Полезное с приятным соединяю, хоть свежего воздуху глотнуть, размяться.

– Командир, то есть? Рулевой?

– Командер, – согласился дед.

У Бурлакова был племянник Сережа, сын сестры его жены Лены. Когда ему было лет пять-шесть, как-то он однажды набедокурил. Отец, мужчина мягкотелый и добросердечный, взялся его отчитывать, даже вознамерился строго наказать. Маленькая дрянь, став в горделивую позу и всем видом демонстрируя презрительное бесстрашие, заявила:

– А ты у нас не командер! У нас командер – мама!

И это была-таки чистая правда. Все женщины-родственницы по линии жены были очень боевитыми и весьма склочными, и верховодили в семьях. Не стала счастливым исключением и его семья. Видать, праматерь их в седой древности была ведьма. А может, за какую-то провинность проклята была до седьмого колена, и проклятье передавалось именно по женской линии.

– Командер, значит?

Михаил Александрович приезжал на дачи по утрам и надолго не задерживался, потому при всей своей говорливости ничего полезного сообщить не мог. Разве что, дал краткую характеристику, по большей части нелестную, своим ближайшим соседям.

– А Легостаева вы хорошо знаете?

– Витьку? Ну, как не знаю, из старых дачников, родители еще дачу разбивали, камыш да солодку рученьками корчевали, деревья сажали. С ними-то мы хорошо общались. Они и пахали тут, главным образом. Витька – тот не любитель. Как родители умерли, он все забросил. Только и приезжал раз в месяц, чтоб деревья полить да вишню там собрать или абрикосы, продать да пропить. Я уж думаю, чего б совсем было не продать ту дачу? Сколько уже их продали вокруг, хозяева по нескольку раз на некоторых участках поменялись, многих и не знаю уже… Люди бы в земле ковырялись, кто любит. А так – почти без присмотра земля, соль подступает. А ему ничего не нужно. Семьи-то нет, ни жены, ни детей.