Кто умирает? - [82]

Это качество безусловной любви и доступности другим можно видеть у некоторых из тех, кто выжили, пройдя через нацистские лагеря смерти. Виктор Франкл говорит о некоторых из тех, кто чудом избежал газовой камеры, не погиб от тифа, дизентерии, воспаления легких и отчаяния, – о раввинах, медсестрах, врачах, мирянах и монахах, которые помогали другим и сами выживали в нечеловеческих условиях. Размышляя о тех временах, он говорит: «То, что мы ожидали от жизни, не имело никакого значения; мы должны были спрашивать, что жизнь ожидает от нас». Именно бескорыстная любовь этих людей позволяла им сохранить равновесие тогда, когда многие другие спотыкались и падали.

Часто, когда мы говорим об исцелении, задают вопрос: «Как вы знаете, когда нужно прекратить исцелять и начать готовить к смерти?» Ответ на этот вопрос дает практическое понимание. В действительности открытие, необходимое для исцеления, и подготовка к смерти – это одно и то же.

Когда мы проводим различие между исцелением и подготовкой к смерти, мы забываем, что и то и другое – различные аспекты одного целого. Все сводится к отношению человека к жизни. Если мы не пользуемся своими симптомами для того, чтобы преодолеть привязанность, тогда любые попытки исцеления, направленные на устранение симптомов, будут вносить дисгармонию на более глубоком уровне. Разве исцеление, которое воздействует только на тело, – это то, что нам нужно? С другой стороны, если человек стремится к смерти, как к выходу из затруднительного положения, он будет отвергать жизнь и тем самым проводить то же самое воображаемое различие между жизнью и смертью. В любом случае, он никогда не прикоснется к бессмертию. Он никогда не приблизится к исследованию недифференцированного бытия, из которого проистекает исцеление и мудрость.

Я знал нескольких людей, которые сражались со смертью до последнего, и только когда они приготовились умереть, их тело и ум пришли в равновесие и в теле началось исцеление.

Мне кажется, нет нужды подчеркивать очевидные достоинства исцеления, которое дает нам здоровое тело, позволяющее дальше жить и служить. Поэтому я не собираюсь умалять достоинства физического исцеления, но я попытаюсь развенчать здесь некоторые предрассудки относительно естественного исцеления, которое дает нам смерть. Смерть – это не враг. Если «враг» вообще есть, то это неведение и отсутствие любви. Отождествляясь с содержимым ума, мы редко доверяем пространственности сердца. Фактически, может быть так, что болезни в значительной мере являются результатом нашего недоверия своему глубинному естеству. Эта дисгармония возникает, когда мы отстраняемся от истины.

Для кого-то это может быть болезнь, заставляющая их вначале смотреть внутрь. Для таких людей это может быть единственное переживание, которое позволяет им обратить внимание, начать исследовать ум-тело, развивать чувство целостности. Для многих болезнь оказывается великим даром, поскольку она позволяет им соприкоснуться с собой так, как это не позволяет сделать никакое другое событие жизни. Болезнь заставляет нас пересмотреть все то, что мы нагромоздили, чтобы защитить себя от жизни.

Некоторые сказали мне, что они всю жизнь искали учителя или учение, которые привело бы их к большей целостности. В конце концов случалось так, что таким учением оказывалась болезнь, что рак становился для них учителем, зеркалом истины. Для многих болезнь – это путь обратно к жизни.

Я знал случаи, когда два человека приблизительно одного возраста и воспитания заболевали одной болезнью, и диагноз у них был одинаковый. Один из них вступал в борьбу с болезнью с помощью методов, которые разжигали его сопротивление ей, которые заставляли его считать себя жертвой, а болезнь противоестественным влиянием. Он становился напряженным и испуганным, начинал всеми силами цепляться за жизнь. В дни ослабления симптомов он чувствовал себя «бодро и чудесно», но когда болезнь снова давала о себе знать, он «падал духом и расстраивался». Легко было видеть, как его самооценка зависела от того, способен ли он исцелить себя. Когда проявлялись симптомы, его мнение о себе ухудшалось, и тогда агрессия, которую он лелеял внутри себя, оборачивалась отвращением к себе и чувством вины.

Другой человек видел в болезни послание, с которым нужно работать. Он стремился вернуть себе гармонию, уравновесить сердце и ум, улучшить качество жизни, приводя в соответствие то, что казалось беспорядочным. Вместо того чтобы направлять энергию на продление жизни, он погружался в богатство, которое придавало смысл его жизни. Он не был поверхностным, «не накручивал себя», как выразился один мой знакомый.

Когда первый больной почувствовал, что он не может вылечиться, он решил, что для него все потеряно, тогда как у второго больного было место и для жизни, и для смерти. Второй исследовал жизнь, а не сопротивлялся ей. Он видел достоинство исцеления, но при этом не забывал, что сознательное вхождение в смерть также может иметь смысл. Его жизнь углублялась, и во всем, что он говорил, чувствовалось новое понимание. Общаясь с ним, другие прикасались к живой истине. Он не пытался бороться с болезнью и не проклинал ее. Он исследовал вопросы «Что такое болезнь?», «Кто болеет?».