Кто умирает? - [102]

Когда мы знакомимся с великим разнообразием духовной литературы, с биографиями святых, с традицией сочинять стихотворения перед смертью, с рассказами о том, что многие мастера дзэн умирали с юмором и легкостью, мы снова и снова видим примеры сознательного умирания людей, которые чтят свое тело, но расстаются с ним безо всякого сожаления. Такие люди заканчивают свои дела в каждое мгновение. Они проживают свою жизнь, как выразился Судзуки роси, «не оставляя следа».

Именно эта жизнь без следа, это постоянное умирание для всего происходящего, позволяет нам каждый вечер отходить ко сну с той бесстрастностью и полнотой, которую Дает осознание, что делать больше нечего и ничто не осталось недоделанным. Возможно, нечто подобное имел в виду Судзуки роси, когда он сказал: «Даже если солнце взошло на западе, у бодхисаттвы, мудрого существа, которое служит нам всем, есть только один путь».

Великий японский поэт Басе писал: «С древних времен существует обычай оставлять после себя стихотворение смерти, и, возможно, я тоже должен написать такое стихотворение. Но каждое мгновение жизни является последним, каждое стихотворение – стихотворением смерти! Зачем, в таком случае, мне писать еще одно? В этот мой последний час у меня нет стихотворения». Когда мастер Такуан умирал, его ученики попросили его написать стихотворение смерти, но он отказался. Они настаивали, и тогда он написал один иероглиф «сон» и отошел.

Когда мы слышим подобные истории, мы боимся, что такое глубокое осознание, такая открытость в процессе смерти недоступны нам. Однако я не раз убеждался, что это не так. Смерть часто позволяет нам проявить лучшее, что в нас есть. Для многих жизнь, прожитая в стремлении к истине, оказывается не напрасной.

Однажды мне позвонила женщина, которая спросила: «Правда, что вы помогаете людям умирать сознательно?»

Через несколько дней Пам приехала, чтобы встретиться с нами. По ее словам, она чувствовала, что пришло время уходить глубже, поскольку ее меланома быстро прогрессировала. Она работала с болезнью уже несколько лет, но теперь, казалось, ей стало хуже. Она сказала, что занималась медитацией самостоятельно, но поскольку теперь ей казалось, что она умирает, она хотела работать с нами. Она сказала, что желает использовать смерть как средство для достижения спокойствия, которого ей недоставало. Казалось, она могла найти свой путь, занимаясь раскрытием сердца, и поэтому мы порекомендовали ей Иисусову молитву: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя».

Постепенно в молитве ее сердце начало смягчаться. Через несколько дней она легла в больницу на небольшую операцию мочевого пузыря, в ходе которой ей должны были удалить опухоль, причинявшую немало хлопот. Раньше она подвергалась такой же операции, но тогда она чувствовала себя в больнице очень неуютно. Теперь же ее сердце было таким полным, что она воспринимала все очень легко и сказала, что больница напоминает ей храм. Переживания в теле напоминали ей о том, что нужно присутствовать. Но мысли об опасности, то и дело возникавшие в уме, прерывали ее медитацию.

– Ум продолжает вмешиваться в мое сердце, – сказала она.

– Неужели у вас внутри живут эти двое? В чем различие между ними? – спросил я.

– Двое существуют только тогда, когда я отождествляюсь со страхом в уме, – ответила она.

Она продолжала работать, и постепенно ее ум успокоился. В конце концов он стал полностью послушен сердцу. «Ничто не отделено от Бога, кроме того, что мы считаем отделенным», – сказала Пам.

В течение месяцев мы работали над процессом нашего развития, и она иногда чувствовала, как в ее немощной груди бьется священное сердце Иисуса. Рассказывая своим четверым детям о процессе, через который она проходит, она продолжала следовать указаниям доктора, не заботясь, как раньше, о том, чтобы лечение было «эффективным». Она сказала, что оно было эффективным в той мере, в которой она уделяла внимание происходящим изменениям и замечала, как ум цепляется за возможность исцеления тела. Иногда, когда она чувствовала себя лучше, она говорила, что ее ум автоматически порождает сценарии ее исцеления, которое, как ей казалось, вот-вот должно было случиться по милости Христа.

Но она поддерживала свою открытость, свое «Я не знаю», и позволяла таким мыслям свободно парить в теплоте и терпимости сердца. Она просто продолжала открываться единству, которое включало в себя жизнь и смерть. Когда у нее возникал страх, она встречала его со смирением и готовностью, дававшими простор для дальнейшего роста. В ней практически не осталось сопротивления.

Через несколько месяцев после нашей первой встречи, Пам посетила наш пятисуточный семинар, который мы проводили в Санта-Круз, Калифорния, в восьмидесяти милях от ее дома. Через полтора дня жизни на семинаре она начала ощущать сильную головную боль. Она постепенно теряла дар речи. Однажды, по ее словам, она проснулась и, начав говорить, обнаружила, что ее слова подобны «смеси букв, брошенных в воздух». «Как это здорово! – сказала она впоследствии. – Я долго была юристом, „глашатаем правды“, как они выражались, а теперь мои слова вообще не имеют смысла. А разговоры о милости Христа! Как хорошо, что я больше не могу об этом говорить. Слова мне больше не понадобятся», – и она от души рассмеялась.