Кто убийца? - [14]

– Вы с самого детства находились в семье мистера Левенворта?

– С десяти лет, — последовал ответ.

Я в первый раз слышал ее голос; он напоминал голос ее кузины, но вместе с тем звучал совершенно иначе.

– С вами всегда обращались здесь как с дочерью?

– Ни один отец в мире не обходился со своей дочерью лучше, чем дядя со мной.

– Мисс Мэри — ваша кузина, если не ошибаюсь. Когда она была принята в семью вашего дяди?

– Почти в то же время, что и я. Наши родители погибли одновременно в одной и той же катастрофе, и если бы дядя не сжалился над нами, мы оказались бы брошены на произвол судьбы. Но он, — губы девушки заметно задрожали, — по доброте сердца взял нас к себе и дал нам то, чего у нас не было, — родной дом, сам же заменил нам отца.

– Вы говорите, что он был отцом как для вас, так и для вашей кузины, и удочерил вас обеих. Хотите ли вы этим сказать, что он не только давал вам все, пока вы жили у него, но и обещал в будущем обеспечить вас одинаково?

– Нет, он с самого начала дал мне понять, что все состояние перейдет к моей кузине.

– Ваша кузина была для него такой же родственницей, как и вы. Он никогда не объяснял причины подобного пристрастного отношения?

– Он объяснял это тем, что она была его любимицей.

Все ответы Элеоноры были так просты и естественны, что общее отношение, столь неблагоприятное для нее вначале, мало-помалу стало меняться в ее пользу. Коронер между тем продолжал:

– Если дядя относился к вам так, как вы говорите, вы должны были очень любить его.

– Конечно, — подтвердила девушка, и решительное выражение ее лица показывало, что это не просто слова.

– Значит, его смерть стала для вас тяжелым ударом?

– Да.

– Настолько тяжелым, что, увидев его мертвым, вы упали в обморок?

Элеонора молча кивнула.

– А между тем вы как будто уже были к этому готовы?

– Готова?

– Да, прислуга говорила, что вы очень забеспокоились, когда мистер Левенворт утром не вышел к завтраку.

– Прислуга?

Голос ее дрогнул, девушка не могла продолжать.

– Когда вы вышли из библиотеки, вы, говорят, были очень бледны.

Стала ли она, наконец, понимать, в чем дело, сообразила ли, какого рода подозрение зародилось у коронера? Такой взволнованной я не видел ее даже там, наверху, в голубой комнате. Бедняжка с заметным усилием овладела собой и ответила:

– В этом нет ничего особенного: дядя был настолько пунктуальным человеком, что всякое нарушение распорядка с его стороны могло вызвать некоторое беспокойство.

– Значит, вы беспокоились?

– В известной степени да.

– Чьей обязанностью было наблюдать за порядком в комнатах вашего дяди?

– Моей.

– Значит, вы знаете маленький ночной столик, стоящий у его постели.

– Конечно.

– Когда вы подходили к нему в последний раз?

– Вчера.

Элеонора заметно задрожала при этих словах.

– В котором часу?

– Насколько я помню, незадолго до ужина.

– Находился ли револьвер на своем обычном месте?

– Кажется, да, впрочем, я не обратила внимания.

– Значит, вы отпирали ящик. Вы не помните, заперли ли вы его потом?

– Да, заперла.

– А ключ вынули?

– Нет.

– Мисс Левенворт, револьвер, как вы, вероятно, уже заметили, лежит перед вами на столе. Не потрудитесь ли вы осмотреть его хорошенько?

Коронер взял оружие и подал его допрашиваемой. Если он рассчитывал испугать ее подобной просьбой, то достиг своей цели: при первом же взгляде на револьвер девушка вздрогнула и, когда он протянул его ей, отшатнулась назад, воскликнув: «Нет, нет!»

– Я попрошу вас хорошенько осмотреть револьвер, мисс Элеонора: когда его нашли, все семь пуль оказались на месте, в барабане.

Выражение испуга исчезло с ее лица, она протянула руку за оружием. Коронер, не спуская с нее глаз, произнес:

– Тем не менее из него недавно стреляли, однако тот, чьей рукой был сделан выстрел, вычистив дуло, позабыл вычистить заодно и барабан, — сказал он, глядя в глаза допрашиваемой.

Она уже не вздрагивала, хотя выражение полного отчаяния застыло на ее лице, и девушка, казалось, готова была вот-вот упасть в обморок. Но она быстро справилась с собой и, решительно выпрямившись, спросила:

– И что с того, господин коронер?

Тот положил револьвер на стол. Все присутствующие спрашивали себя, что будет дальше. Я услышал тяжелый вздох рядом с собой и, обернувшись, увидел мисс Мэри. Лицо ее заливала краска стыда: она, казалось, только теперь поняла, что в поведении ее кузины было что-то подозрительное.

– Вы хотите узнать, что из этого следует? — переспросил спокойно коронер. — А вот что: ни один случайный убийца не станет чистить револьвер после выстрела, а тем более прятать его назад в столик и запирать.

Элеонора ничего на это не ответила, но я видел, как Грайс многозначительно покачал головой и что-то записал в свою книжечку.

– Кроме того, ни один посторонний человек не смог бы в столь поздний час проникнуть в спальню покойного, забрать револьвер из ящика, пересечь комнату и коридор и, наконец, выстрелить в мистера Левенворта так, чтобы он не обернулся перед этим, желая посмотреть, кто ходит по комнате. А тот факт, что он не поворачивал головы, установлен из объяснений, данных нам врачом после осмотра тела.

Слова, содержавшие ужасные подозрения, были произнесены; все пристально смотрели на девушку. Но подобное обвинение вызвало негодование не у Элеоноры, а у ее кузины: Мэри вскочила с места, словно собираясь что-то возразить. Элеонора, однако, обернулась к ней, знаком призвала к молчанию, а сама произнесла холодно и решительно: