Кто убил президента Кеннеди? - [48]
(Между прочим, полиция могла бы предложить довольно невинное объяснение: при аресте у Освальда нашли библиотечную карточку — правда старую — с этим адресом. Однако в его карманах были и другие карточки с другими адресами. Кроме того, уже были точно известны два его текущих адреса. Думается, выбрать из всех возможных именно адрес на Элзбет-стрит можно было лишь в том случае, если этот адрес был взят прямо из полицейского досье.)
Только очень наивные люди могут поверить, что далласская полиция не знала о жителе их города, который прославился тем, что убежал в Россию, отказался от американского гражданства, а затем вернулся обратно и агитировал за «новую Кубу». Поведение капитана Фрица, который сразу оставил обыск здания ТРУ и помчался в полицейское управление, как только услышал имя Освальда; полицейский доклад о некоем человеке, который распространял прокубинскую литературу на улицах Далласа, совпадающий с описанием этого инцидента в письме самого Освальда и подтверждающий, что это был именно он; наконец, знание полицией по крайней мере двух адресов Освальда ясно показывает, что сведения о нем были в их архивах.
А значит, и капитан Фриц, и шеф Карри лгали Комиссии Уоррена в этом вопросе. Но зачем? Неужели признание в ошибке, в недооценке опасности подозрительного человека было чревато для них более серьезными последствиями, чем разоблачение прямой лжи под присягой? Или Освальд, как и Руби, для отвода глаз предлагал им свои услуги в качестве осведомителя, они пользовались им и теперь были в смущении, боялись, что это выплывет наружу?
Нам остается лишь гадать о мотивах поведения этих людей. Их психология, действительно, должна была обладать какой-то туповатой инерцией, ставившей служебные интересы и соображения превыше всего. Посреди бела дня, на глазах всего мира в их городе был убит президент страны, а они даже не перекрыли движение на Дэйли-плаза. Как же можно — ведь образовались бы пробки! Грузовики, автобусы, автомобили продолжали катить, как будто ничего не случилось. Площадь не была оцеплена, и половина свидетелей разошлась по домам, не дав никаких показаний. Конечно, ускользнули и убийцы.
Полицейское начальство могло иметь и другие причины для тревоги. Связи их подчиненных с преступным миром выплывали в расследовании дела Руби неудержимо. Но они уже к тому моменту наверняка знали больше, чем пресса и публика. Они не могли, например, не знать, что двое полицейских находились вблизи места гибели Типпита при весьма подозрительных обстоятельствах.
17. ДВА ПОЛИЦЕЙСКИХ ВБЛИЗИ ТОГО МЕСТА, ГДЕ БЫЛ УБИТ ТРЕТИЙ
Домохозяйка Освальда показала на допросе в Комиссии, что в тот короткий момент, когда ее опасный постоялец заскочил в последний раз в свою комнату, у дома остановилась полицейская машина.
ЭРЛЕН РОБЕРТС: Прямо у двери — остановилась и посигналила. У меня были знакомые полицейские, у которых я работала, и иногда они заглядывали ко мне, передавали что-нибудь от своих жен, так что я подумала, может быть, это они, и выглянула, и когда увидела номер машины, я сказала «А, это не их машина», потому что их машину я знала.
БОЛЛ (следователь): Вы имеете в виду, у полицейских, которых вы знали, была другая машина?
РОБЕРТС: Это была не та машина, которую я знала, потому что у той номер был 170, а у этой не 170, так что я перестала обращать на нее внимание.
БОЛЛ: Сообщили вы кому-нибудь номер машины?
РОБЕРТС: Я думаю, что да… Я, правда, не уверена… Сначала я помнила… Кажется, это был номер 106…
БОЛЛ: 29 ноября 1963, давая показания ФБР, вы сказали: «После того, как Освальд вошел в свою комнату, вы выглянули в окно и увидели полицейскую машину № 207».
РОБЕРТС: Сто семь?
БОЛЛ: Значит, 107?
РОБЕРТС: Да — я помнила его. Не знаю, откуда я взяла эти 106, 207. Так или иначе, я знаю, что не 170.
БОЛЛ: И вы утверждаете, что в машине были двое полицейских в форме?
РОБЕРТС: Да, и машина была черная…
БОЛЛ: И один из полицейских посигналил?
РОБЕРТС: Так слегка бибикнул — дважды.
БОЛЛ: И потом уехал по Норт-Бэкли в сторону бульвара Зангс?
РОБЕРТС: Да.
Полиция заявила, что машины 170 и 107 были проданы за полгода до событий, а машины 207 и 106 находились все это время около книжного распределителя. Документы и свидетельские показания, однако, говорят лишь о том, что в здании ТРУ находились полицейские, приписанные в тот день к этим двум машинам. То, что кто-то другой мог воспользоваться ими около 1.00, не учитывается. Вывод Отчета: свидетельница ошиблась.
Да, это тот злополучный Гарри Олсен, который упоминался выше, в начале главы 10 (стр. 64). Напомним: он был возлюбленным (а вскоре и мужем) танцовщицы Руби, по имени Кэй Колеман. Через две недели после убийств в Далласе он попал в тяжелейшую автомобильную аварию, был уволен из полиции, бежал вместе с Кэй в Калифорнию. Комиссия разыскала его там только в августе 1964-го. Он подтвердил, что Руби провел полтора часа ночью с 22-е на 23-е, болтая с ним и его подругой в гараже о несчастном президенте. Однако допрос не ограничился этим. Следователь Спектер начал спрашивать его, где он находился днем 22-го ноября. И тут у бедного Гарри начались провалы в памяти.
Опубликовано в журнале "Звезда" № 7, 1997. Страницы этого номера «Звезды» отданы материалам по культуре и общественной жизни страны в 1960-е годы. Игорь Маркович Ефимов (род. в 1937 г. в Москве) — прозаик, публицист, философ, автор многих книг прозы, философских, исторических работ; лауреат премии журнала «Звезда» за 1996 г. — роман «Не мир, но меч». Живет в США.
Когда государство направляет всю свою мощь на уничтожение лояльных подданных — кого, в первую очередь, избирает оно в качестве жертв? История расскажет нам, что Сулла уничтожал политических противников, Нерон бросал зверям христиан, инквизиция сжигала ведьм и еретиков, якобинцы гильотинировали аристократов, турки рубили армян, нацисты гнали в газовые камеры евреев. Игорь Ефимов, внимательно исследовав эти исторические катаклизмы и сосредоточив особое внимание на массовом терроре в сталинской России, маоистском Китае, коммунистической Камбодже, приходит к выводу, что во всех этих катастрофах мы имеем дело с извержением на поверхность вечно тлеющей, иррациональной ненависти менее одаренного к более одаренному.
Приключенческая повесть о школьниках, оказавшихся в пургу в «Карточном домике» — специальной лаборатории в тот момент, когда проводящийся эксперимент вышел из-под контроля.О смелости, о высоком долге, о дружбе и помощи людей друг другу говорится в книге.
Умение Игоря Ефимова сплетать лиризм и философичность повествования с напряженным сюжетом (читатели помнят такие его книги, как «Седьмая жена», «Суд да дело», «Новгородский толмач», «Пелагий Британец», «Архивы Страшного суда») проявилось в романе «Неверная» с новой силой.Героиня этого романа с юных лет не способна сохранять верность в любви. Когда очередная влюбленность втягивает ее в неразрешимую драму, только преданно любящий друг находит способ спасти героиню от смертельной опасности.
Сергей Довлатов как зеркало Александра Гениса. Опубликовано в журнале «Звезда» 2000, № 1. Сергей Довлатов как зеркало российского абсурда. Опубликовано в журнале «Дружба Народов» 2000, № 2.
В рубрике «Документальная проза» — отрывки из биографической книги Игоря Ефимова «Бермудский треугольник любви» — об американском писателе Джоне Чивере (1912–1982). Попытка нового осмысления столь неоднозначной личности этого автора — разумеется, в связи с его творчеством. При этом читателю предлагается взглянуть на жизнь писателя с разных точек зрения: по форме книга — своеобразный диалог о Чивере, где два голоса, Тенор и Бас дополняют друг друга.
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.