Кто убил президента Кеннеди? - [37]
Когда был убит полицейский Типпит?
Отчет Комиссии Уоррена гласит: в 1.15. Ибо в 1.16 один из свидетелей убийства подбежал к оставленной полицейской машине и сообщил диспетчеру о случившемся. Две минуты спустя радиосообщение было послано в эфир, и патрульные машины, находившиеся в районе к югу от центра Далласа (Оак-Клиф), устремились по указанному адресу: квартал 400 по Десятой-ист-стрит.
Доминго Бенавидес показал, что он ехал по Десятой улице в своем грузовике, когда он увидел остановившуюся патрульную машину и выходящего из нее полицейского. Потом раздался выстрел. Бенавидес немедленно свернул к обочине, затормозил и пригнулся в кабине. Прогремели еще два выстрела. Он выглянул и увидел человека с пистолетом в руках, убегавшего по Десятой в сторону Паттон-стрит. Боясь, что стрелявший может вернуться, Бенавидес просидел, спрятавшись в своем грузовике еще несколько минут. Лишь потом он вышел, приблизился к полицейской машине и попытался радировать диспетчеру.
В это время на улице остановилась еще одна машина. Водитель, Т. Ф. Боули, подошел, чтобы выяснить, что случилось с лежащим на земле полицейским, не надо ли помочь. Собирались люди. Боули посмотрел на часы. Они показывали 1.10. Другой свидетель не был уверен, что он правильно обращается с микрофоном в полицейской машине и что диспетчер слышит его. Боули занял его место и сообщил об убийстве, назвал адрес: Десятая-ист, дом 404.
Учитывая, что Боули взглянул на часы уже после выстрелов, мы должны придти к выводу, что убийство произошло никак не позже, чем в 1.09. Коронная свидетельница Комиссии, Элен Маркхэм, назвала время еще более раннее: 1.06 или 1.07.
Комиссия не вызвала Боули, не упомянула о нем в Отчете и заявила, что в отношении времени Маркхэм ошибается. Ибо 1.07 практически давало Освальду алиби. Он не мог пешком дойти от остановки автобуса около своего дома, где его последний раз видела миссис Робертс примерно в 1.03, до угла Десятой и Паттон-стрит.
Правда, миссис Робертс нигде не говорила, что она хоть раз посмотрела на часы в это время. Можно было бы допустить, что она назвала время — час дня — приблизительно и что Освальд посетил свою комнату пятью минутами раньше. Но в этом случае рушился весь тщательно выверенный хронометраж его пути от ТРУ до дома — на автобусе и такси. Зажатая в тесные временные рамки между 12.33 (покидает ТРУ) и 1.16 (объявление об убийстве полицейского по радио) Комиссия пыталась манипулировать с этими 43 минутами, как басенный Тришка со своим кафтаном.
Допустить же, что на каком-то участке сообщник подвез Освальда на машине, Комиссия не могла, ибо сообщника не было, не было, не должно было быть.
Главная свидетельница, Элен Маркхэм, утверждавшая, что она видела встречу Освальда и Типпита, продолжала биться в истерике и три часа спустя, когда ее привезли в полицейское управление, чтобы она опознала убийцу. Капитан Фриц сам бегал за нашатырем для нее. Свидетельствуя перед Комиссией, она заявила, что из четырех людей, показанных ей, она никого прежде не видела, а Освальда опознала потому, что при взгляде на него «ее как холодом прошибло».
Ее показания изобилуют самыми причудливыми несообразностями. Она заявила, что Освальд переговаривался с Типпитом, облокотившись об открытое окно машины с правой стороны; двое свидетелей и фотография, сделанная 20 минут спустя, показывают, что окно было закрыто. По ее словам она пробыла с умирающим Типпитом минут двадцать наедине; все остальные утверждают, что толпа собралась минуты через три. Она уверяла, что Типпит силился что-то сказать ей, но она не могла разобрать слов; вскрытие показало, что он умер мгновенно. Адвокату Марку Лэйну, позвонившему ей в марте 1964 года по телефону, она описала убийцу как невысокого, плотного человека с густой шапкой волос (ни одну из примет нельзя отнести к Освальду); на допросе в Комиссии категорически отрицала, что разговаривала с Лэйном, даже после того как ей дали прослушать магнитофонную запись беседы, сделанную предусмотрительным адвокатом.
Если бы Освальд остался жив и был судим открытым судом, вряд ли прокурор решился бы использовать такую ненадежную свидетельницу. Защитник просто выставил бы ее на посмешище. Но авторам Отчета перекрестный допрос не грозил. Соблазн же был слишком велик: свидетельница, видевшая, что Освальд шел один по улице, что полицейский остановил идущего и что этот идущий начал стрелять.
Показания Маркхэм, включенные в Отчет, стали отличной мишенью для будущих критиков. Но, соглашаясь со всеми их аргументами, допуская, что дама эта была либо игрушкой в руках заговорщиков (такая возможность будет рассмотрена ниже), либо рядовой* далласской психопаткой, скорее всего оказавшейся у места убийства минут пять-шесть спустя (ее не помнил ни один из свидетелей, собравшихся у места происшествия в первые минуты) и затем увлекшаяся своей ролью и всеобщим вниманием, мы должны признать, что и в этом случае груз улик против Освальда остается очень тяжелым.
Водитель такси Скоггинс ел свой завтрак, сидя в машине, отпаркованной на углу Паттон-стрит и Десятой. Он слышал выстрелы и видел убегавшего человека довольно близко, ибо тот бежал в его сторону. Зная замашки преступников, которые часто заставляют таксеров увозить их с места преступления под дулом пистолета, Скоггинс выскочил из автомобиля и бросился бежать. На следующий день он опознал Освальда, выбрав eго из четырех других мужчин. (В отличие от таксиста Вэлли, который в том же ряду указал на другого.)
Опубликовано в журнале "Звезда" № 7, 1997. Страницы этого номера «Звезды» отданы материалам по культуре и общественной жизни страны в 1960-е годы. Игорь Маркович Ефимов (род. в 1937 г. в Москве) — прозаик, публицист, философ, автор многих книг прозы, философских, исторических работ; лауреат премии журнала «Звезда» за 1996 г. — роман «Не мир, но меч». Живет в США.
Когда государство направляет всю свою мощь на уничтожение лояльных подданных — кого, в первую очередь, избирает оно в качестве жертв? История расскажет нам, что Сулла уничтожал политических противников, Нерон бросал зверям христиан, инквизиция сжигала ведьм и еретиков, якобинцы гильотинировали аристократов, турки рубили армян, нацисты гнали в газовые камеры евреев. Игорь Ефимов, внимательно исследовав эти исторические катаклизмы и сосредоточив особое внимание на массовом терроре в сталинской России, маоистском Китае, коммунистической Камбодже, приходит к выводу, что во всех этих катастрофах мы имеем дело с извержением на поверхность вечно тлеющей, иррациональной ненависти менее одаренного к более одаренному.
Приключенческая повесть о школьниках, оказавшихся в пургу в «Карточном домике» — специальной лаборатории в тот момент, когда проводящийся эксперимент вышел из-под контроля.О смелости, о высоком долге, о дружбе и помощи людей друг другу говорится в книге.
Умение Игоря Ефимова сплетать лиризм и философичность повествования с напряженным сюжетом (читатели помнят такие его книги, как «Седьмая жена», «Суд да дело», «Новгородский толмач», «Пелагий Британец», «Архивы Страшного суда») проявилось в романе «Неверная» с новой силой.Героиня этого романа с юных лет не способна сохранять верность в любви. Когда очередная влюбленность втягивает ее в неразрешимую драму, только преданно любящий друг находит способ спасти героиню от смертельной опасности.
Сергей Довлатов как зеркало Александра Гениса. Опубликовано в журнале «Звезда» 2000, № 1. Сергей Довлатов как зеркало российского абсурда. Опубликовано в журнале «Дружба Народов» 2000, № 2.
В рубрике «Документальная проза» — отрывки из биографической книги Игоря Ефимова «Бермудский треугольник любви» — об американском писателе Джоне Чивере (1912–1982). Попытка нового осмысления столь неоднозначной личности этого автора — разумеется, в связи с его творчеством. При этом читателю предлагается взглянуть на жизнь писателя с разных точек зрения: по форме книга — своеобразный диалог о Чивере, где два голоса, Тенор и Бас дополняют друг друга.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
Автор этой документальной книги — не просто талантливый литератор, но и необычный человек. Он был осужден в Армении к смертной казни, которая заменена на пожизненное заключение. Читатель сможет познакомиться с исповедью человека, который, будучи в столь безнадежной ситуации, оказался способен не только на достойное мироощущение и духовный рост, но и на тшуву (так в иудаизме называется возврат к религиозной традиции, к вере предков). Книга рассказывает только о действительных событиях, в ней ничего не выдумано.
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.