Кто-то за дверью - [28]

Мне очень хочется его шокировать, ответить: «Из порочности. Вы никогда не слыхали о людях, любителях подглядывать?» Но я не мешаю ему продолжать.

– Нет, у вашего молчания другая причина.

– В самом деле! – произношу я, вкладывая в слова всю силу сдерживаемого бешенства. – У меня есть один недостаток, Андре. Я слишком горд. Я готов не скрывать своих страданий, но при одном условии: в свою очередь заставить страдать!

– Это обычное явление, – заявляет П. Д. Ж с серьезной миной, желая, видимо, чтоб я поверил в его многоопытность.

– Да, но у меня все в обостренной форме! Однако, когда речь зашла о Франсуазе, о ее измене, я тщетно искал, как заставить ее страдать.

– Между тем вы славитесь неистощимой фантазией, – усмехается Андре.

– Жизнь и романы – это разные вещи. Так по крайней мере я думал до сих пор.

– Вы в самом деле хотели отомстить?

– Разумеется! Но трудность состояла в том, чтобы найти способ мести, достойный меня, каким я себе, во всяком случае, это мыслю. Палить из револьвера для меня было совершенно неприемлемо. Слишком вульгарно! Мне хотелось чего-нибудь нового, невиданного и более жестокого.

– Более жестокого? – обеспокоенно повторяет Андре и, чуть помолчав, спрашивает: – В конечном счете придумали?

Бедняга! Неужели ты думаешь, я открою перед тобой свои карты! Уж не ради ли твоих выдающих больную печень глазок!

– Нет, мой дорогой Андре, я ничего не придумал. Итак, вы понимаете теперь, почему я предпочел молчать, изображать ни о чем не подозревающего мужа. Мужчины, безропотно скулящие у ног своих жен, вместо того, чтоб взять в руки плеть, внушают отвращение, не правда ли?

Он по-ослиному мотает головой. До него определенно доходит с трудом.

– Но как, – удивляется он, – как у вас хватило духа играть перед Франсуазой эту комедию?

Тут я смеюсь в открытую:

– Вы что же, в некотором роде упрекаете меня за то, что я ее обманул?

– Но если б вы не сдержались, возмутились, она бы, возможно, и не ушла... Вы бы ее удержали... У нее раскрылись бы глаза.

– И увидели что? Наш разлад?

Мне вновь приходит на ум тот странный разговор, который произошел у нас с Пюс вчера вечером. О муже, герое моего романа, и о постепенно удаляющейся от него жене. Каждая произнесенная нами фраза имела двойной смысл, и все, что говорилось о моих персонажах, касалось непосредственно нас и задевало до глубины души.

Тогда вот я и смог измерить всю глубину поистине непреодолимой пропасти, разделяющей мою бедную Пюс и меня. Как хорошо она сумела описать разочарование супруги и охватившее ее постепенно безразличие. Какая трезвость рассуждений! Я до сих пор слышу ее тоненький неумолимый голосок: «Приходится поверить в этого любовника, раз она уходит, раз она бросает своего учителя!»

Какой ядовитый взгляд она бросила на меня в эту секунду! Эго меня она покидала. И любовник, в которого она «верила», это был Поль, ожидающий ее в Лондоне.

– Знаете, – говорю я Андре, – мне хорошо известно, почему она меня оставила.

Издав дребезжащий смешок, добавляю:

– Потому что я был ленив.

– Ленив? – округляет глаза Андре. Пожимаю плечами.

– Это долго объяснять.

Андре достает платок, сморкается. Он ужасно противный при этом. Конечно, у меня предвзятое отношение. Он не противней других сморкающихся людей. Но ведь есть люди, которые сморкаются неприметно. А этот, развертывает платок, величиной со скатерть, издает трубные звуки, наливается краской и повторяет процедуру два или три раза. Я тем временем все думаю, не лопнут ли у него на шее вздувшиеся от напряжения вены.

– Есть одна вещь, которую мне хотелось бы знать, – говорит он, засовывая свою скатерть в карман. – Действительно ли Франсуаза влюблена в этого Поля Дамьена?

Я чуть не задыхаюсь.

– Это вы спрашиваете после того, как она отправилась к нему в Лондон! Бросив меня! Покинув этот дом, наш дом! О, да, Андре, несомненно!

Кровь ударяет мне в голову, я вижу, к чему он ведет, этот Тартюф! Он постарается смягчить дело, окрасить в радужные краски.

– Быть может, это всего лишь мимолетное увлечение, – говорит он сладеньким голосом.

Плевать я хотел! «Мимолетное увлечение»! Еще одно выражение в духе буржуа, слащаво-лицемерное. Мадмуазель Дюшемоль, дочь нотариуса, училась играть на скрипке и обрюхатилась от своего учителя, но это «мимолетное увлечение», в си-бемоль-мажор!

– Мимолетное увлечение! – визгливо кричу я. – Нет, Андре Дюверже, нет, не целый же год! Ибо вот уже год, как ваша маленькая сестричка «развлекается» со своим возлюбленным!

– Ах, прошу вас!

Ну, право, как же я могу говорить такое! Он прямо весь багровеет. Он не любит, когда называют вещи своими именами, наш маленький Андре! Он предпочитает говорить о «мимолетном увлечении». Ну-ка, где она там, его жена, мадам Изабель Дюверже со своим прекрасным воспитанием, уложу ее сейчас тут на диван, и пусть П. Д. Ж узнает лично, что значит мимолетное! Ах, это мимолетное отнюдь не мимолетно!

– Год? – бормочет он. – Это в самом деле продолжалось целый год?

И он опять погружается в задумчивость, испытывая некоторое чувство изумления, чтобы не сказать восхищения. Ах эта Франсуаза, надо же, кто бы мог подумать! Какая смелость!