Кто-то мне должен деньги - [8]

Я хотел что-то сказать, объяснить, что это ошибка, но боялся. Я был уверен, что стоит мне издать звук, любой, какой бы то ни было,— и чары рассеются, а пистолет, как по сигналу, начнет стрелять.

Если вы несколько лет водите такси по Нью-Йорку, особенно по ночам, то со временем вы начинаете все больше размышлять о случаях нападений на таксистов и задумываетесь, как бы вы поступили, если бы столкнулись с грабителем, вооруженным пистолетом или ножом. Лично я думаю, что любого можно считать боссом, если у него в руке нож или пистолет. Как говорилось в старину: стреляй и властвуй.

Как-то раз один парень из моего гаража посадил пассажира, а тот попытался угрожать ему ножом. Так он повернулся, обезоружил этого типа и сдал его ближайшему легавому. Полиция вынесла ему благодарность, и на его удостоверении, выставленном на приборном щитке, отметили, что он удостоился этой особой благодарности от полиции. А я смотрел на него и удивлялся: о чем он только думал? Парень с ножом оказался наркоманом, ему необходимо было достать деньги любой ценой, а у таксиста в тот момент в кармане лежало ровно восемнадцать долларов. Восемнадцать долларов. Если честно, я думаю, что моя жизнь стоит больше, чем восемнадцать долларов и благодарность полиции.

Жизнь? Я вдруг подумал, не те ли это парни, что убили Томми. Неужели они собираются убить и меня?

Может быть, никому нельзя было ставить на Пурпурную Пекунию? Может, они убивают всех посторонних, которые поставили на эту дурацкую лошадь? Но нет, не может быть. Это какое-то безумие. Ведь столько игроков ставят просто так, случайно, оттого, что им понравилась кличка лошади. «Ах, глянь-ка, Гарри, Пурпурная Пекуния! Как прелестно, Гарри! Давай поставим на нее несколько долларов, Гарри! Ну давай, Гарри!»

Но все равно могло оказаться, что именно эти двое парней убили Томми. Возможно, они сделали это по совершенно иной причине. Я не знал, почему они это сделали и почему я оказался замешан в их дела, но, с другой стороны, мне и не обязательно было это знать. Может, Томми и сам не знал.

Когда второй парень открыл переднюю дверь, чтобы сесть за руль, в салоне зажегся свет, и я увидел того из них, который сидел рядом со мной. Он был похож на юного садиста-эсэсовца из фильмов о войне: такого белокурого, улыбающегося, неизменно вежливого с дамами, но со слегка рябоватым лицом. Он смотрел на меня, как энтомолог на бабочку, и я быстро отвернулся, стараясь не запомнить его черты, не имея никакого желания их запоминать. Я смотрел прямо перед собой. У водителя из-под шляпы видны были темные волосы. Но и о нем я тоже не хотел больше ничего знать.

Мы миновали несколько кварталов и теперь мчались дальше по каким-то незнакомым мне улицам. Водитель ни разу не вырулил на магистраль, все время держась боковых проездов. Вскоре мы нырнули под трассу надземной железной дороги. То одно, то другое место иногда казалось мне отдаленно знакомым, но я не был вполне уверен в этом. Время от времени навстречу нам проносились машины — люди, которые в них ехали, как видно, очень спешили куда-то по своим делам,— или с ревом проезжал мимо пустой автобус, ярко освещенный изнутри, как вагон-ресторан; но в основном улицы вокруг были пусты и темны.

В воздухе закружились снежные хлопья, крупные и пушистые, они медленно падали, не спеша приземляться. Может быть, мы наконец-то дождемся большого снега, обещанного еще четыре дня назад. Ведь уже середина января, а до сих пор не было ни одного из этих ужасных снегопадов, которые заставляют остановиться весь городской транспорт.

Я вдруг заметил, что думаю о том, выходить мне завтра на работу или нет: ведь мотаться по Нью-Йорку посреди снегопада — занятие бестолковое,— и тут же сообразил, что беспокоюсь напрасно. Скорее всего, я в любом случае не выйду завтра на работу. И вовсе не из-за погоды.

Может, попытаться сбежать? Выскочить из машины в тот момент, когда она остановится перед светофором? Рвануть изо всех сил, петляя между уличными фонарями, высматривая какой-нибудь переулок, куда можно было бы свернуть, или, может, открытую забегаловку,— любое место, подходящее, чтобы спрятаться и переждать, пока этим ребятам не надоест меня ловить и они не уедут?

Нет. Я догадывался, что, если я протяну руку и дотронусь до дверной ручки, это, по всей вероятности, будет последним, что я сделаю в моей земной жизни. И хотя было вполне возможно, что эти двое в любом случае прямиком доставят меня туда, откуда не возвращаются, приближать пункт назначения мне не хотелось.

А впрочем, почему это я решил, что они собираются меня убить? Хватаясь за соломинку, я уверял себя, что если бы они хотели просто прикончить меня, то могли бы это сделать там, возле дома, и преспокойно отправиться дальше по своим делам. Но они забрали меня с собой, значит, у них на уме что-то другое.

А может, они хотят замучить меня до смерти?

Ну почему только мне пришла в голову подобная мысль?

Стараясь думать о чем-нибудь другом, я сидел в машине, и мы проехали еще немало темных безымянных улиц, пока наконец не повернули направо посередине какого-то квартала. Перед нами оказалась серая стена из бетонных блоков, темнел открытый въезд в гараж; мы въехали в него и остановились. Я услышал, как за нами с грохотом опустилась гаражная дверь. Когда шум прекратился, вспыхнул свет.