Кто стрелял в президента - [49]

«Да пошла ты!» — огрызнулась коляска.

«Хамка беспартийная», — ответила дорожка.

— Город вообще для таких, как мы, инвалидов-колясочников, не приспособлен, — негодующе сказал Люба. — Кругом ступеньки, крутые лестницы!

— Ровных дорог в жизни ищете? — прищурился Каллипигов. — Заметьте, товарищи, куда гражданка Зефирова первым делом прокладывает гладкую дорожку? В магазин! «Ткани», «Электротовары», «Обувь», «Хлеб-молоко»! Откуда в молодой еще гражданке эта мещанская тяга к накопительству, к стяжательству, к красивой удобной жизни?

— Э-эх! — сокрушенно крякнул завхоз Брюхов.

— У советского человека не хлеб с молоком на уме должен быть, а нерасторжимое единство личной и общественной воли. И общественное — на первом месте! А тут захотелось, видите ли, Зефировой без проблем молока купить, и она, не долго думая, не посоветовавшись со старшими товарищами, обезобразила облик нашего прекрасного, древнего и вечно молодого города уродливыми самостийными съездами, в смысле пандусами. И это в условиях строго лимитированных лесо- и пиломатериалов.

— Из этих досок коровник какой можно было соорудить, на сто нетелей, ты об этом подумала, дочка? — вздохнул завхоз Брюхов. — Или трибуну к Первомаю.

— На сто передовиков, — подсказал из укрытия Готовченко.

— Моральный кодекс строителя коммунизма, — строго и торжественно сказал Каллипигов.

— Инвалиды разве не могут строить коммунизм? — с обидой перебила Люба.

— Строитель коммунизма — здоровый нравственно и физически человек! — еще более торжественно произнес Каллипигов. — Физически здоровый!

— Только в здоровом теле — здоровый дух, — пояснил Преданный.

— И преданность делу партии — дело каждого преданного ее делу советского человека, — подхватил Каллипигов.

— Нет в нашей стране инвалидов, кроме некоторых нравственных уродов, потому что в СССР их не может быть!

«Кого это этот урод уродом назвал?» — пробормотала коляска.

— Как же нет инвалидов? А я? — спросила Люба.

— Прикидываются больными, чтоб не работать на производстве, — возмущенно доложила Инесса.

— Нет, конечно, иногда советские граждане получают увечья в боях за дело партии, — признал Каллипигов. — Летчик Маресьев, например. Так он стремился вновь встать в строй, подняться в наше социалистическое небо!

— Не будем лакировать действительность, — поддержал Преданный. — Увечья бывают даже на социалистическом производстве, хотя и не в таких, конечно, количествах, как на капиталистическом, потогонном, но получающие их трудящиеся всеми силами стремятся встать в строй.

— На пенсию-то не больно протянешь, — не к месту сказал завхоз Брюхов.

— Я потому и делала пандусы, что тоже стремлюсь!

— В «Ткани» за трикотином? — едко сказала Инесса.

— Далеко за примерами ходить не надо. Наша всеми уважаемая техничка, она же курьер, надорвалась на лесозаготовках. Но как хотел человек работать! Помните, товарищ Брюхов, как она здесь кричала: возьмите, Христа ради, хоть техничкой!

— Как не помнить, — подтвердил завхоз Брюхов.

— Вот видишь, Зефирова, товарищ Брюхов помнит. Успехи и достижения возможны, когда можешь идти единым строем.

— Но ведь были в истории выдающиеся инвалиды, — стояла на своем Люба. — Поэт Гомер был слепым. А сколько известно слепых пророков, предсказывавших будущее.

— Слепой пророк у нас один — Ленин, — строго сказал Каллипигов.

— Ты пойми, Зефирова, — подхватил Преданный. — Не будет в коммунизме ни бедных, ни богатых, ни больных.

— Ни здоровых, — встрял завхоз Брюхов.

— А куда же они денутся, больные? — выкрикнула Люба.

— Туда же, куда воры, расхитители, — разъяснил Каллипигов.

— В социализме останутся, — вновь подал голос завхоз Брюхов.

— Пусть мы, колясочники, в социализме останемся, но почему нельзя лифты, спуски для нас сделать?

— Да неужели бы очередной съезд КПСС не рассмотрел вопроса о лестницах, если это было важно? Не отметил бы повышение роли и значения лифтов на пути к коммунизму? Неужели бы не включил в очередной пятилетний план строительство пандусов? Но съезд даже краем не упомянул твои пандусы. Значит, ненужный это вопрос.

— Как же ненужный, — не отставала Люба, — если даже здесь, в райкоме, куда люди идут за помощью и советом, нет пандуса?

— Опять двадцать пять! — рассердился Каллипигов.

— Спокойно, товарищ Каллипигов, — посоветовал Преданный. — Не будем давать врагу повода.

— Если даже в районном комитете партии наши советские архитекторы не запланировали, чтоб инвалиды за помощью и советом шли, значит, и говорить тут не о чем, — взяв себя в руки, твердо сказал Каллипигов. — Все, Зефирова, вопрос закрыт! К сожалению, наш закон иногда чересчур гуманен по отношению к идеологическим врагам и признает ответственность за такие тяжкие преступления лишь с шестнадцати лет. Так что считай, легко ты отделалась. Спасибо, товарищи, за работу. Товарищ Преданный, вы обедать пойдете?

«Любушка, я чего-то не поняла? — сказала коляска. — А когда же тебя путевкой в Болгарию отмечать будут?»

— Э-эх! — сказал завхоз Брюхов Любе. — Давай уж, помогу на улицу спуститься.

Люба выехала на дорогу, ведущую к дому. Крыльца всех магазинов уже были очищены от дощатых пандусов. Лишь возле магазина «Теремок» валялись в стельку две перепачканные доски.