Кто ищет, тот всегда найдёт - [32]

Там я до зимы осваивал электропрофилирование и метод естественного поля по мерзлоте и снегу, испуганно пытаясь доказать техруку, что качества не будет, что измерений попросту нет, но на все мои неубедительные, неквалифицированные мямли опытный специалист отвечал, что для выполнения плана нужна 1000 физических точек измерения, а потому — работай. Сжалившись, он дал мне наставника — Розенбаума. Тот, убедившись в первый день во всём, что я говорил, и в том, что научился измерять там, где измерения теоретически невозможны, смотался на второй день, оставив одного в тоске и сомнениях с замерзающими бичами, требующими ежедневно на бутылёк, насквозь промокшими проводами в заледеневшей матерчатой оболочке и допотопным прибором, который никак не хотел понять, что нужна 1000ф.т… Сжавшись от страха и отчаяния, износившись душой на десяток лет, я сделал им эту тысячу, не веря и в половину, и сразу сделался для всех своим, равноценно влившись в славный трудовой коллектив. Зимой к нам нагрянула долгожданная приёмная комиссия из соседней партии, заставив поволноваться меня до дрожи в коленках. Из-за этого ослабевшая коленка и не выдержала удара о скалу. Не просыхая, ревизоры вместе с нашим техруком не нашли, как ни старались в редкое просветлённое от водки время, крамолы в моих, очень нужных производству, 1000ф.т., уверив меня в том, что никакого брака и в помине не было. Во мне родился профессионал.

Высоко оценив моё трудолюбие и изворотливость, руководство партии почти сразу доверило мне зимнюю детальную магнитную съёмку, от которой все остальные операторы всячески отбрыкивались. Разместившись с рабочим — парнишкой 16-ти лет — в бревенчатом зимнике-землянке, построенном топографами, мы потеряли счёт времени, тупо и нещадно тратя его на заготовку дров, прерывистый сон, готовку невкусной жратвы, обработку записей при свече, настройку прибора и, естественно, полевые измерения. Я начисто забыл про все старые необнаруженные браки, стараясь не наделать новых. Приходилось в промокших кирзачах и свалявшихся портянках то месить снежную кашу с опавшими листьями на сопках, то ползти в распадках, проваливаясь в снег по пояс и обливаясь потом, с опасностью отморозить принадлежность, необходимую для наращивания генеалогического древа. На тело надевали только трусы, майку и энцефалитный костюм. Шапку — никогда, хотя были морозы и до -15 градусов. Зато руки — обязательно в шерстяных перчатках с обрезанными пальцами. Они почему-то постоянно мёрзли.

Больше всего времени отнимали дрова. Для их заготовки мы валили запрещённые для вырубки высоченные кедры, потому что их легче было пилить и колоть, они давали больше жару, а наша железная печка, задыхаясь едким дымом, других не принимала. Для восстановления сил использовали сухие картошку, лук, морковку, консервированные борщи и рассольники, сухари, свиную тушёнку и чай, чай, чай со сгущёнкой и лимонниковой лианой, постоянно маясь страшнейшей изжогой. Иногда удавалось разнообразиться деликатесами: кедровыми орешками, калиной, шиповником и диким виноградом. Ели один раз по возвращении, зато от пуза, как собаки, и нас, плохих едоков, скупой режим устраивал, оставляя больше времени на сон, которого всегда не хватало.

Спали на одних нарах, тесно прижавшись друг к другу и вполглаза, вылезая из наглухо застёгнутых ватных спальных мешков через каждые час-полтора, чтобы подбросить дров в ненасытный печной зёв, иначе пришлось бы истратить больше на разжигание. Даже я, природный засоня, почти ни разу не проспал своей очереди. А не топить, так и носа утром из ватной берлоги не высунешь. В общем, конечно, не высыпались, но, как ни странно, ссор не возникало. Наверное, потому что мозгам некогда было закисать.

Несмотря на суровые условия, абсолютно непривычные для обоих, постоянно сырую обувь, от которой в зимовье всё время держались портяночно-кирзовые пар и запах, минимум одежды во время работы, за два месяца мы не только не заболели, — в обычных условиях мне достаточно одного чиха соседа, чтобы подхватить грипп — но и окрепли и загорели, будто побывали на альпийском курорте. Я досконально изучил магнитометр и приобрёл автоматизм и скорость в измерениях, что и доказал на скале, будь она проклята, а главное, сделал, к удивлению техрука и начальника, пославших нас в безнадёжную зимнюю ссылку только для того, чтобы не мозолил глаза, два плана и дал хорошо заработать парню. Ну, не молодец ли? Ажиотажа, однако, в родном коллективе не случилось, и до начала сезона я неприкаянно слонялся на базе, лениво занимаясь ремонтом и настройкой приборов и оборудования. Хотел на основании своего богатейшего осенне-зимнего опыта оформить рацпредложение по производству всей геофизики, особенно электроразведки и магниторазведки, за качество которых ручаюсь, в зимнее время, освободив место на камеральную обработку с коллективным выездом на море, но из-за консерватизма техрука не удалось. Шпацерман был не против, а Коган — ни в какую. Придётся подождать, пока понадобятся следующие 1000ф.т.

Шпацерман у нас вообще самая колоритная фигура. Здоровенный — сажень в плечах — кряжистый мужик-красавец во цвете 45-ти лет с кучерявой чёрной гривой и карими глазами, завешанными густыми смолистыми бровями. О его образовании ходят легенды. Женщины в пол-шёпота рассказывают, что он с блеском защитил диссертацию, но по мести влюблённой и облапошенной им жены начальника дипломов не получил кандидатского звания и вынужден был смыться на Дальний Восток, а парни из зависти опускали значительно ниже, говоря, что закончил он Харьковский угольный техникум, но документы там погибли во время оккупации, а свои здесь угробил во время таёжного пожара. Сохранились только справка об обучении в техникуме и партийный билет. Оно и естественно, ведь самые ценные документы, как у солдат на фронте, хранятся на сердце. Так или иначе, но Давид Айзикович очень давно, раньше, чем я, начал задумываться, кем быть, протиснулся в геологическую номенклатуру и заимел такой стаж и авторитет, что никому и в голову не приходит спрашивать, что он недозакончил. Помог, конечно, и солидный партстаж, чему я страшно завидовал, оглядываясь на свои гулькины пять лет комсомола.