Кто, если не мы - [40]

Ваилда болтало по полу, словно куклу, стойки кресел отбивали барабанную дробь на ребрах, но он не ощущал боли. В нем все одеревенело, животный ужас сковал каждый член тела. Это состояние длилось несколько минут, постепенно верх над эмоциями взял разум разведчика. Он пытался понять, что же произошло. То, с какой стремительностью произошел захват, говорило ему об одном: работали профессионалы. Ваилд напрягал слух и пытался за грохотом трясущейся по брусчатке машины из обрывков разговора похитителей понять, с кем имеет дело. В непривычной для уха речи угадывались характерные обороты из русской. Захватившие его «гориллы» материли Голдмэна. После Сербии и Ирака, за четыре года благополучной и спокойной жизни в Эстонии, он не растерял навыки опытного бойца и оказал яростное сопротивление.

«Русские с местными подручными! — страшная догадка пронзила Ваилда. — Кто? ФСБ? СВР? Какая разница! Сидеть тебе, Ник, на Лубянке. Но как они вышли на меня?! Как?»

При всей фантастичности версии об утечке информации из Лэнгли, ее вероятность был близка к нулю, так как об операции «Терминатор» знал узкий круг лиц, а о поездке в Таллинн и встрече с Вельтовым всего двое: директор и Колли. Подозревать их в предательстве было абсурдно. Голдмэн также оставался вне подозрений, лишним свидетельством тому служили проклятия «горилл», звучавшие в его адрес. Оставались Форман, Калмин, Вельтов, и Ваилд похолодел от мысли. «Вельтов — русский агент, и сыграл роль живца! Ты, Ник, — идиот, поперся на явку без подстраховки!» — терзался он, и не столько от боли в правой руке, поврежденной при захвате, сколько от бессилия и унижения. В приступе слепой ярости Ваилд оттолкнулся от пола машины, выбросил вперед скованные наручниками руки, пытаясь вцепиться в невидимого врага. С ним не церемонились, сокрушительный удар пришелся в живот и опрокинул навзничь. Распахнутым ртом он хватал воздух, но проклятый мешок не давал дохнуть. Ваилд захрипел, и «гориллы» ослабили затяжку веревки на шее, но это не облегчило положения — его продолжало мутить, а перед глазами плыли разноцветные круги.

Конец мучениям пришел, когда машина остановилась. Ваилда подхватили под руки, выдернули из фургона, протащили, как тряпичную куклу, по ступенькам, коридору и швырнули на каменный пол. Прошла минута-другая, удушье прошло, дыхание восстановилось, а вместе с ним к нему вернулась способность трезво мыслить. «Тайный застенок русских по типу наших в Польше» — первое, о чем подумал он.

Подтверждением тому были жуткий холод, исходивший от пола, и чей-то сдавленный хрип, доносившийся из другого угла камеры. Его заглушил шум шагов в коридоре, они затихли перед дверью камеры, и в наступившей тишине, подобно выстрелу, лязгнул засов. Ваилд напрягся. Прозвучала отрывистая команда, и грубые руки вцепились в лацканы его пальто. Он сжался в комок, ожидая удара. Бить не стали, его сдернули с пола и швырнули на топчан. Снова прозвучала короткая команда, с головы Ваилда слетел мешок, и яркий свет ослепил глаза, и когда он освоился, то перед собой увидел троих. Среди них выделялся человек с грубым, властным лицом, половину которого скрывала борода. Холодным, немигающим взглядом он прошелся по Ваилду, как по бездушной вещи, и его тонкие губы искривила зловещая ухмылка. От нее Ваилду стало не по себе, но через мгновение он испытал облегчение. Перед лицом мучителей он был не одинок, в другом углу камеры лежал Голдмэн, связанный по рукам и ногам.

Бородатый кивнул на него «гориллам». Они подтащили Голдмэна к топчану и стащили с головы колпак. Он потряс головой, налитыми кровью глазами обвел камеру, задержал на бородатом, они округлились, и в следующее мгновение камеру потряс чудовищный рев. «Гориллы» выхватили из-за пояса резиновые дубинки. Ваилд зажмурился, но ударов не последовало, а когда открыл глаза, то поразился перемене произошедшей с бородатым. Его холеную физиономию исказила гримаса, распахнутый рот судорожно хватал воздух, а с дрожащих губ срывались нечленораздельные звуки:

— Э-это ты, Соломон? — наконец выдавил он из себя.

— Я-я, Кахн! Сволочь! Мерзавец! Ты за все ответишь! Я от твоей богадельни не оставлю камня на камне! — взорвался Голдмэн, дернулся к нему, но веревки не дали двинуться, и он снопом рухнул на пол.

— Соломон, прости, произошла чудовищная ошибка. Я-я… — Кахн не находил больше слов.

«Это не русские! Это — эстонцы! — догадался Ваилд и зашелся в истеричном смехе. Его хохот звучал диким диссонансом в мрачных стенах тюремной камеры эстонской контрразведки и вывел из ступора Кахна и его «горилл». Они ринулись развязывать Голдмэна. Тот, подобно червяку, извивался на полу и грозил им всеми мыслимыми и немыслимыми карами. Сбросив с себя последние путы, он схватил Кахна за грудки и, брызжа слюной, бросал ему в лицо.

— Ты, Кахн, — идиот! Ты — полный идиот! Я тебя размажу по стенке!

— Соломон! Соломон, прости! Это чудовищная ошибка! Мы брали русских мафиози! — пытался объясниться Кахн.

Голдмэн, осатанев от ярости, его не слышал, продолжал грозить:

— Мерзавец, ты запомнишь этот день на всю жизнь. Ты уже никто! Я тебя.