Ктида, или «Лёд в пламени» - [57]

И плавился камень, и плавился лёд…

«Не бойтесь, ребята, — сказал он, — едва ли

Нам жизни дано миллион лет вперёд!

Не важно, как долго мы были живыми —

Величие жизни измерит лишь смерть!

Нам выпало счастье быть в дни огневые

Не сметь сомневаться, и трусить — не сметь!

Давайте ударим врага мы отважно,

Давайте навалимся всею гурьбой,

Я знаю, лишь трус умирает дважды.

Но вы же не трусы! Смелее за мной!»

Жестокого боя свершив быстротечность,

Рванувшись в атаку сквозь крошево льда,

Мой друг, пошатнувшись, шагнул прямо в вечность,

Из мира живых уходя навсегда…

Он рухнул на землю прострелянным знаменем,

Споткнувшись, застыла Земля не дыша,

А в яростных вихрях смертельного пламени

Горело не тело — пылала душа.

И доблестным пылом его удостоены,

Мы в этом бою не остались в долгу!

А жизнь и надежды отважного воина

Рассыпались искрами в белом снегу.

Слабеющим взором, подёрнутым инеем,

Прощальный луч Солнца, поймав сквозь пургу,

Шепнул он: «Какие они красивые —

Блестящие льдинки на белом снегу».

Потух его взор, и не стало в нём жизни…

Чтоб тело его не досталось врагу,

Струя огнемёта пропела тризну,

И льдинки сверкнули на белом снегу…

Я грустно молчу — не умею иначе,

Я плакать физически не могу!

Пускай же вместо меня поплачут

Хрустальные льдинки на белом снегу…

Бард весь извёлся, пока Метель, опустив глаза в лёд, долго молчал. Наконец тот, вздохнул и тихо сказал:

— Уверен ли ты, что эти стихи посвящены мне?

— А как же! — удивился Бард. — Конечно! Я же их для тебя написал! И у меня только один друг — ты.

— Я их не заслуживаю, — почти прошептал Метель.

— Да что ты! — ещё больше удивился Бард. — Конечно, заслуживаешь! Да ты сам не знаешь, какой ты хороший! Вот ещё немного подучишься метко стрелять из пушки и станешь совсем…

— Спасибо тебе, Бард, — тряхнув головой и как-то странно шмыгнув носом, сказал Метель. — Можно мы не будем сейчас тренироваться в стрельбе из пушки, а я просто пойду, поброжу по ледяным залам? В одиночку.

— Да, да. Конечно, можно. Только наружу не выходи без меня, мало ли что. И не забывай предъявлять встречным свои знаки отличия. Вдруг, какой-нибудь новенький появится, который тебя не знает.

— Не волнуйся, Бард, никуда не выйду и всё предъявлю как надо…»

# «Через час с небольшим, Бард сидел в оружейке и рассеянно набивал снарядами боксы для автоматических пушек. И всё пытался понять, почему Метель так странно отреагировал на его стихи. «Может он обиделся на мои неумеренные фантазии? Может, не стоило так подробно описывать его мифическую геройскую «гибель»? Вдруг Метель решит, что он мне надоел, и я таким способом пытаюсь от него отделаться? Или же ему не понравился вымысел, что он «ходил в атаки», тогда, как он ни разу ещё не был в настоящем бою?» Так душевно страдая, продолжал он снаряжать обоймы для встроенных пушек, когда из чёрной дыры дальнего тоннеля показался Метель. Как ни в чём, ни бывало, он подошёл и, молча, стал помогать в заправке вооружения.

Бард долго и терпеливо ждал. Но, наконец, не выдержал и воскликнул:

— Ну, прости меня, Метель! Ну, глупость я написал, сплошное враньё! Прости, прости, больше я никогда не буду так писать!

— Мне не в чем прощать тебя, мой дорогой друг Бард! Я уже сказал и повторю ещё раз — спасибо за хорошие стихи! А чтобы твой художественный вымысел не показался кому-то «враньём» сегодня же идём наверх «любоваться закатами» и считать звёзды «в небесной дали». Ты понял меня, мой лучший друг Бард?

— Понял, — радостно расплылся в улыбке Бард и ощутил в глубине своей души неведомое ранее животворное тепло».

* Странно всё это. Странно и непонятно.

# «Интереснее всего нести службу в дозоре, когда пурга начинает ослабевать. Атмосфера постепенно успокаивается, давление растёт, и в просветах рваных, быстро несущихся туч появляются первые призрачные блики бледного, зависшего у самого горизонта Солнца. Ветер стихает, но всё ещё громко и нудно поёт на разные голоса — озорно свистит на острых кромках хаотично нагромождённых торосов, гулко гудит в глубоких разломах и трещинах на, ползущих в океан, ледяных массивах, и упоительно завывает вокруг выходов на поверхность ледяного панциря коренных скальных пород. Пурга успокаивается, а ты сидишь себе в уютно устроенной норке на вершине господствующей высоты «1221» и сквозь наполовину засыпанное позёмкой смотровое оконце всё глядишь и глядишь на постепенно очищающуюся от крутящейся снежной мути бескрайнюю белую пустыню среди бескрайних белых просторов родной Ктиды.

Стелющиеся по плотно утрамбованной и слегка волнистой поверхности снежные вихревые змеи, шипя и извиваясь, уносятся к далёкому океану, и ты слегка завидуешь им — куда они летят, что нового и интересного откроется им в той невидимой и недоступной дали? Может просто — долетят они до высокой кромки края могучих шельфовых ледников и сорвутся в бушующее внизу у подножия море, утонут и растворятся в его тяжёлых свинцовых волнах, грузно качающих оторванные от материка огромные льдины. А, может, и нет. Подхватит их вдруг стремительный восходящий поток, зашвырнёт в заоблачную высь и вместе со стратосферными течениями донесёт до северных каменных материков. Ярко сияющее там Солнце растопит их, и выпадут они пресным прохладным дождём на сухую и горячую землю далеко-далеко отсюда, и прорастёт на влажных от этого дождя камнях настоящая зелёная трава…