Ксеркс. Покоритель Вавилона - [9]

Все вы помните беспричинные нападения афинян во время Ионийского восстания вместе с мятежниками. Они пересекли Эгейское море, вторглись на наши земли, захватили и сожгли город Сарды, столицу нашей Западной империи. Я не познаю покоя, пока не отомщу им, предав огню Афины. Многие из вас, присутствующих здесь, помнят судьбу армии Датиса. Те из вас, кто принимал участие в том походе, не нуждаются в моих призывах к мщению за ваши личные обиды. Я уверен, что все вы поддержите мое начинание с величайшей преданностью и рвением.

Мой план завоеваний греческих территорий состоит не в том, чтобы, как прежде, отправить войска на галерах через Эгейское море. Нет! Я предлагаю построить мост через Геллеспонт и отправить армию в Грецию по суше. Этот способ, который, я убежден, осуществим, более безопасен, а само строительство моста через Геллеспонт будет славным деянием. Греки не смогут противостоять грандиозной силе, которую мы на них обрушим. Мы непременно победим. Насколько мне известно, за греческими землями нет другой державы, способной соперничать с нами. Наша империя раскинется во все стороны от моря, Персия станет властительницей всего обитаемого мира.

Я уверен, что могу положиться на ваше искреннее содействие, и не сомневаюсь, что каждый из вас пришлет мне из своей провинции столько людей и необходимых для войны припасов, сколько в его силах. Те, кто внесет самый щедрый вклад, будут удостоены высочайших почестей и наград.

Вот так обратился Ксеркс к своему совету. В завершение речи он сказал, что не желает проявлять деспотизм, и предложил всем присутствующим свободно изложить свое мнение о предложенной военной кампании.

Пока Ксеркс говорил, душа Мардония бушевала в огне энтузиазма, каждое царское слово раздувало пламя. Как только царь позволил советникам высказаться, Мардоний пылко поддержал его следующими словами:

– Владыка, я не могу не выразить мое высочайшее восхищение твоей величайшей силой духа и решительностью, вдохновившими тебя на замыслы, достойные твоего величия и славы. Ты могущественнее любого правителя, когда-либо жившего на земле, легко предвидеть, что ни одному из будущих монархов не удастся затмить твою славу. Ты несомненно завоюешь весь мир, и этот подвиг останется непревзойденным в веках. Мы все восхищаемся твоей силой воли и гордостью; ты не оставишь неотмщенными оскорбительные набеги греков. Мы завоевали народы Индии, Египта, Эфиопии и Ассирии, не нападавшие на нас, из благородных государственных интересов. Так неужели мы остановимся на нашем славном пути, когда видим народы, противостоящие нам и оскорбляющие нас? Нет! Наша честь и достоинство не позволят нам этого.

Мы не должны сомневаться в успехе похода, к которому ты призываешь нас. Я знаю греков; они не устоят против силы нашего оружия. Я неоднократно сталкивался с ними. Я воевал с ними в провинциях Малой Азии, и результаты тебе известны. Я сражался в правление Дария, твоего отца, в Македонии и Фракии… вернее, искал сражений, ибо, хотя я пересек всю страну, врагу удавалось избегать меня. Их невозможно было найти. Да, их имя славно, но во всех своих начинаниях они руководствуются глупостью и капризами. Они не могут даже объединиться.

Они говорят на одном языке и, если бы обладали благоразумием и дальновидностью, поняли бы, что следует всем вместе бороться против окружающих их народов. А они раскололись на множество мелких государств, истощили свои силы на бесполезные раздоры. Я убежден в том, что, перейдя Геллеспонт, мы промаршируем до самых Афин, не встретив на пути врага; если даже столкнемся с сопротивлением, оно будет незначительно и не задержит нас надолго.

В одном из своих предсказаний Мардоний не ошибся. Когда армия персов достигла Фермопильского ущелья, открывавшего на севере дорогу к греческим территориям, она обнаружила там всего триста воинов, готовых противостоять ей.

Закончив свою речь, Мардоний сел. В зале воцарилась торжественная тишина. Придворные и военачальники не стремились к лишениям и опасностям дальнего похода. В случае успеха военной кампании Ксеркс получит доступ к богатствам новых территорий, Мардоний может рассчитывать на щедрое вознаграждение, но что достанется им? Но они не смели открыто выступить против воли царя и хранили молчание; скорее всего, они не знали, что сказать.

Все это время Артабан, почтенный дядя Ксеркса, сидел молча, размышляя, оправдаются ли его возражения годами, рангом и родством с юным монархом. Насколько разумно и безопасно предупредить племянника о последствиях, к которым может привести непомерное честолюбие. В конце концов он решился высказаться.

– Я надеюсь, – обратился Артабан к царю, – что другие мнения не вызовут твоего неудовольствия. Полезно услышать все точки зрения. В этом случае разумное и верное выступит еще более разумным и верным. На мой взгляд, задуманное тобой таит множество опасностей и должно быть рассмотрено со всех сторон. Когда Дарий, твой отец, составлял план вторжения в страну скифов, простирающуюся за Дунаем, я советовал ему воздержаться. Выгоды, извлеченные из такого похода, казались мне недостаточными для оправдания расходов, тягот и опасностей. Однако моими советами пренебрегли. Твой отец отправился в поход. Он переправился через Босфор, пересек Фракию, затем перешел Дунай, но после долгой и утомительной борьбы с ордами варваров, населяющими бескрайние степи, был вынужден прекратить войну и вернулся, потеряв половину своей армии. План, который ты предлагаешь, как мне кажется, полон таких же опасностей, и я очень боюсь, что он приведет к таким же результатам.