Ксеркс - [104]

Шрифт
Интервал

— Хорошо, благороднейший. — Хирам редко позволял себе ссориться без особой цели с людьми, стоящими выше его. — Пусть мой добрый господин доверит это крохотное дельце усердию своего раба. По милости Биаса Гасдрубал вместе с шестью моряками находится на берегу. Помолимся богам, чтобы они ещё не упились. Подожди час-другой, и, быть может, твои сердце и печень утешатся.

— Ступай, ступай! А я буду ждать и молиться Гермесу Долию.

Хирам исчез, не забыв попрощаться самым вежливым образом. Никогда ещё финикиец не казался Демарату более похожим на прекрасного, покрытого чешуёй змея, как в этот самый миг, когда Хирам склонился перед афинянином в низком поклоне; красный свет печи играл на золотых кольцах в его ушах и носу, гладкой загорелой коже и в сходных с бусинами глазах. Дверь повернулась на петлях и захлопнулась. Послышались удаляющиеся шаги. Вне сомнения, финикиец прихватил с собой и Лампаксо. Афинянин подошёл к своему ложу и с истерическим смехом рухнул на него. Враг полностью был отдан в его руки! Этот карфагенский корабль позволит ему навсегда избавиться от грозящей ему катастрофы. Как всё сложилось. Ему не придётся убивать Главкона. На нём, Демарате, не будет крови, ему не нужно бояться Алекто и её сестёр Эриний. Хираму и Гасдрубалу можно доверять: Главкон более не возвратится в его жизнь. А Гермиона? Демарат рассмеялся.

— Подожди ещё месяц, моя нимфа, и ни ты, ни твой драгоценный отец, ни даже сам Фемистокл — никто не сумеет сказать мне «нет».

Потом он долго лежал, прислушиваясь к звону капели в клепсидре: стоявшие в уголке водяные часы отмеряли минуты. Светильник мерцал, огонёк его стал ниже. Демарат и не подозревал прежде, что время способно тянуться столь медленно.

Наконец в дверь постучали, и зевающий слуга Сидей впустил чернобородого морехода, по восточному обычаю припавшего к ногам стратега.

— Вы схватили его?

— Да будут благословенны Мелек-Баал и Мелькарт! Они ниспослали сон на врага моего господина. — Моряк говорил по-гречески отрывисто и не слишком понятно. — Твои слуги выполнили приказ. Женщина впустила нас в дом, ненавистного моему господину молодого человека мы связали прежде, чем он проснулся, и сразу же заткнули ему рот. Рыботорговца мы тоже взяли.

— Отлично. Я никогда не забываю оказанной мне услуги. А женщина?

— Прихватили за компанию. И я пришёл, чтобы спросить дальнейших приказаний у господина.

Демарат поднялся.

— Гиматий, посох и сандалии, — приказал он слуге. — Я сам присмотрю за делом. Пленники находятся в доме рыботорговца?

— Да, превосходительный.

— Пошли. Я должен увидеть этого незнакомца своими глазами. Чтобы не было ошибок.

Сидей круглыми глазами посмотрел в спину своего господина, исчезнувшего в обществе смуглого карфагенянина, вооружённого коротким мечом длиной в целый локоть; Демарат даже не попросил фонаря. Слуги уже не знали, как относиться к последним поступкам своего хозяина. Если они начинали задавать вопросы, он назначал порку, а Биас отсутствовал.

Когда Демарат оставил дом, улицы Трезена уже опустели. Луны не было, и ни он, ни его спутники не знали толком дороги. Один раз они пропустили поворот и забрели в тупик, где наткнулись на кучу помоев, дожидавшуюся псов-мусорщиков. Наконец, моряк остановился перед нужной дверью, выходившей на узкую улочку, и после тройного стука она отворилась. Посреди жалкой комнатушки на столе горела свеча. Возле стола сидели семь человек, поднявшихся при виде стратега и поклонившихся ему. В столь тусклом свете Демарат узнал лишь коренастого корабельщика Гасдрубала и рослого ливийца кормчего Гиба.

— Кирие, мы ожидали тебя, — проговорил сидевший среди прочих Хирам.

— Спасибо Гермесу, спасибо и вам. Я уже сказал проводнику, что щедро одарю всех. Где он?

— Сзади, в кухне, господин мой. Нам повезло. Гиб набросил петлю на руки этого человека, прежде чем он успел проснуться. При всей своей силе он не оказал сопротивления. Рыботорговец пробудился, прежде чем Гасдрубал успел скрутить его. И мы уже боялись, что своими воплями он перебудит всю улицу. Однако боги вновь проявили свою милость к нам. Никто и не подумал явиться на крик.

— Возьми светильник, — приказал Демарат. — Пошли.

Оратор вступил в небольшую квадратную кухню в обществе Хирама. Белёный потолок почернел возле дымового отверстия, по углам были расставлены горшки и сковородки, а в очаге рдели последние, догорающие огоньки. Но Демарат смотрел на две связанные человеческие фигуры, темневшие в дальнем углу.

— Который из них двоих? — спросил он, ступая осторожно, словно бы приближаясь к опасному месту.

— Подальше Формий, а враг моего господина лежит пря мо у его ног. Пусть превосходительный идёт не опасаясь. Человек этот связан надёжно.

— Дайте мне свечу.

Демарат поднял огонёк повыше и приблизился к лежащему человеку. Хирам не обманул: пленник был действительно усердно связан. И руки и ноги его вместо верёвки опутывала тонкая цепь, в рот была вставлена деревяшка, обёрнутая тканью, завязанной накрепко на затылке.

Демарат глянул вниз, а потом решительным движением нагнулся, опустив свечу к лицу пленника. Теперь он видел это лицо, прикрытое чёрными кудрями и бородой, точёный профиль, небольшой рот, голубые глаза и божественную фигуру, достоинства которой не могли скрыть даже путы. Итак, перед ним находился человек, которого стратег два года назад называл своим сердечным другом.


Еще от автора Луи Куперус
Один день в Древнем Риме. Исторические картины жизни имперской столицы в античные времена

Уильям Стернс Дэвис, американский просветитель, историк, профессор Университета Миннесоты, посвятил свою книгу Древнему Риму в ту пору, когда этот великий город достиг вершины своего могущества. Опираясь на сведения, почерпнутые у Горация, Сенеки, Петрония, Ювенала, Марциала, Плиния Младшего и других авторов, Дэвис рассматривает все стороны жизни Древнего Рима и его обитателей, будь то рабы, плебеи, воины или аристократы. Живо и ярко он описывает нравы, традиции и обычаи римлян, давая представление о том, как проходил их жизненный путь от рождения до смерти.


Тайная сила

Действие романа одного из самых известных и загадочных классиков нидерландской литературы начала ХХ века разворачивается в Индонезии. Любовь мачехи и пасынка, вмешательство тайных сил, древних духов на фоне жизни нидерландской колонии, экзотические пейзажи, безукоризненный, хотя и весьма прихотливый стиль с отчетливым привкусом модерна.


История Франции. С древнейших времен до Версальского договора

Уильям Стирнс Дэвис, профессор истории Университета штата Миннесота, рассказывает в своей книге о самых главных событиях двухтысячелетней истории Франции, начиная с древних галлов и заканчивая подписанием Версальского договора в 1919 г. Благодаря своей сжатости и насыщенности информацией этот обзор многих веков жизни страны становится увлекательным экскурсом во времена антики и Средневековья, царствования Генриха IV и Людовика XIII, правления кардинала Ришелье и Людовика XIV с идеями просвещения и величайшими писателями и учеными тогдашней Франции.


О старых людях, о том, что проходит мимо

Роман Луи Куперуса, нидерландского Оскара Уайльда, полон изящества в духе стиля модерн. История четырех поколений аристократической семьи, где почти все страдают наследственным пороком – чрезмерной чувственностью, из-за чего у героев при всем их желании не получается жить добродетельной семейной жизнью, не обходится без преступления на почве страсти. Главному герою – альтер эго самого Куперуса, писателю Лоту Паусу и его невесте предстоит узнать о множестве скелетов в шкафах этого внешне добропорядочного рода.


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.