Крыжовник - [7]

- Хорошо. А справедливость-то тут при чем?

- При том, что у нас на выходе из Бутырок парится семнадцать человек братвы, и каждого нужно будет одеть-обуть. А где средства? Средств-то как раз и нет... Короче говоря, придется делиться, господин Петушков, иначе тебе хана.

Такая неслыханная наглость до того возмутила Сашу, что он сначала даже захлебнулся воздухом и, едва справившись с возмущением, заявил:

- Это мы еще посмотрим! На такие случаи, слава богу, милиция у нас есть!

- Блаженный ты, как я погляжу, - сказал мнимый Иванов. - Чего-чего, а милиции-то у нас нет...

Они препирались еще с четверть часа, и в конце концов Саша Петушков в резких словах потребовал, чтобы посетитель немедля убрался вон. В результате этого опрометчивого требования бандит удалился, но той же ночью сгорел Сашин приличный автомобиль.

Наутро он сел за расчеты, имея в виду миром поладить с уголовниками, взявшими его предприятие в оборот: выходило, что, ежели исправно платить налоги, держаться на пяти процентах роста, вдвое ускорить оборачиваемость капитала и при этом отчислять уголовникам четвертую часть от прибыли, то убытки достигнут такой умопомрачительной цифры, что его фирма просуществует ровным счетом два месяца и шесть дней. Правда, можно было продать шесть фамильных соток в Снегирях и продержаться еще какое-то время в расчете на вмешательство милиции, но с последней недвижимостью он не захотел расставаться, отчего-то поверив бандитам на слово, что милиции, действительно, у нас нет.

Остаток дня Саша Петушков безвылазно просидел за своим рабочим столом, тупо уставившись в большой фотографический портрет экономиста Леонтьева, причем в голове у него витала одна и та же простая мысль: как мало, думал он, нужно для того, чтобы пошло прахом большое дело, на которое человек ухлопал всего себя; и что' какое-то коммерческое предприятие, когда судьба цивилизаций иной раз зависит от чепухи; например, трехсотлетняя Российская империя рухнула главным образом потому, что наследник Николай Александрович не в добрый час влюбился в одну из принцесс Гессенских, которые переносили гемофилию из рода в род[1].

[1] Как известно, наследственный недуг цесаревича Алексея Николаевича предопределил появление при дворе Григория Распутина, который, в свою очередь, навлек на режим Февральскую революцию и расчистил путь к власти большевикам. С другой стороны, этот медицинский случай таким образом отразился на характере нашего последнего государя, что он был гораздо больше отец, нежели государь.

У этой мысли имелся один особенно неприятный ракурс, именно Саше Петушкову подумалось стороной, что за время его скитаний потихоньку свершилась очередная русская революция, и к власти снова пришли низы. Оно бы и ничего, так как революции обыкновенно обновляют кровь нации и подвигают ее на сверхъестественные дела, кабы эти встряски не были более или менее случайны и кабы они не приводили к непредсказуемым последствиям, которые обусловлены той причиной, что низы существуют вне культуры, не знают морали и не исповедуют ни традиции, ни родства. Из этого логически вытекало: и нештатный социализм, навязанный России большевиками, и демократические свободы, неизбежно влекущие за собой разнузданную капитализацию экономики и разбой, глубоко неорганичны тому народу, который говорит - "Грех воровать, да нельзя миновать". То-то у нас из всего получается ерунда: положим, ценой неимоверных усилий ты нашел способ извлекать белки из атмосферы, но вот является посетитель с протухшим взором, и пошла твоя новация псу под хвост...

В конце концов, Саша Петушков остановился на заключении, что, видимо, идеальным устройством Российского государства следует считать то, которое существовало вплоть до весны 1917 года, именно, монархию с уклоном в социализм[1].

[1] Как известно, в России с времен Петра существовала бесплатная медицина, казеннокоштное образование вплоть до университетского, а на селе искони господствовала общинная форма землепользования и сложилась система социально-экономической защиты, которую давал мир.

В скором времени он продал фирму, разошелся с кредиторами, освободил помещение на Плющихе и уехал передохнуть от треволнений в свои любимые Снегири. Там, в маленьком бревенчатом домике с антресолями, он две недели размышлял, как жить дальше и чем бы себя занять. Имея некоторое представление о складе его ума, не приходится удивляться, что в результате он решил основать движение социал-монархической молодежи, опираясь на модель комсомольской организации, принцип офицерского собрания и отчасти на французскую пословицу "Лучшая новость - это отсутствие новостей". Такое решение, на его взгляд, выливалось в прямое служение нации, обалдевшей от демократии и постепенно теряющей свое самобытное лицо из-за культа пошлости, насилия и рубля.

Известные средства у него оставались от Банка русской яйцеклетки, и даже немаленькие, так что технических сложностей не предвиделось никаких. Он зарегистрировал свое движение, снял помещение под штаб-квартиру на Никольской улице, во дворах, нанял штат, в частности, личную секретаршу Светлану Кротких, с которой у него потом был роман, развернул кампанию в печати, и к зиме девяносто четвертого года движение социалмонархической молодежи уже объединяло сто семьдесят человек.