Крысы в городе - [9]

— Так же, господин Тарасов, как он поворачивается у тех, кто создает банк, обещает людям солидные проценты, хотя заранее знает результат: никто ничего не получит и виновные наказаны не будут.

— Ради этого сообщения вы пришли ко мне? Почему не к кому-то другому?

— Как принято сейчас говорить: хороший вопрос. Во-первых, вы президент ассоциации. Во-вторых, насколько мне известно, один из немногих честных людей в этой компании. Поэтому я и решил узнать: вы искренне заинтересованы в том, чтобы нашли убийц? Или это дань инерции?

— Да, я действительно заинтересован в раскрытии убийства, в наказании исполнителей и заказчиков.

— Это вдохновляет. Вы такой же идеалист, как и я. Да будет вам известно, даже Московская Генеральная прокуратура под руководством господина Ильюшенко не поставила бы передо мной задачу так круто. Даже им не всегда выгодно вытаскивать правду на свет. Потому они заняты делами глобальными, никого не задевающими.

— Что вы имеете в виду?

— Генеральная прокуратура сегодня ведет дело об убийстве семьи граждан Романовых. Изучают останки, поднимают старые документы. На это брошены лучшие силы…

— Насчет Романовых вы всерьез?

— Конечно. Это важнейшее дело наших дней. Дела об убийствах, совершенных в нынешнем году, поднимут лет через восемьдесят.

— Потрясающе, — все еще не придя в себя, проговорил 1арасов, — ну, анекдот!

— Да еще какой! Первое следствие в годы революции по горячим следам вел некий Соколов. Но для нашей прокуратуры он оказался птицей ненадежной. Она поручила вести дело Соловьеву. Николай Романов со чады и домочадцы — нынче главное дело в борьбе с российским беспределом. Гонцы прокуратур ры летают по заграницам — Швейцария, Англия. Не за свой счет, естественно. А я приехал к вам на троллейбусе, потому что машины нашей конторы стоят на приколе. Нет средств на ремонт. Далее. На расследование убийства банкира брошен следователь не первой свежести. Как говорится, кадр старого закала. Коммунист с пятнадцатилетним стажем, который не отказался от своего прошлого. Вам это ничто не подсказывает?

— Нет.

— А мне, господин Тарасов, это говорит о многом, когда вам официально сообщат, что раскрыть преступление не удалось, вы возмутитесь. Следователя Рыжова мгновенно пнут коленкой под зад. И все будут удовлетворены.

— Меня удовлетворит, если вы найдете убийцу.

— Это совпадает и с моим желанием. Скажу без скромности: я хороший следователь, господин Тарасов. И честолюбивый. Но поставлен в условия, которые меня заранее обрекают на неудачу.

— Чем могу вам помочь?

— Понимаю: прозвучит гнусно, но мне нужны деньги.

Чтобы взять в помощь двух бойцов. Это асы сыска, но оказались в нем ненужными, потому что им не по душе слияние прокуратуры и милиции с криминальным миром.

— Сколько?

— По пятьсот тысяч двум работникам на два месяца. Мне ничего не надо. Я на окладе.

— Договорились. Вам миллион. По шестьсот тысяч тем двум, которых вы назовете. Что касается вашей карьеры, в случае успеха или неудачи…

Рыжов поднял ладонь, словно собирался удержать банкира.

— Вот этого не надо.

— Вы задира, — сказал Тарасов обиженно, — и действительно испортите себе карьеру. Рыжов громко усмехнулся.

— Идти пятками назад поздно. Я давно себе все испортил.

Рыжов не рисовался. Его репутация была основательно подмочена в самом начале карьеры. В кадрах Министерства внутренних дел об этом прекрасно помнили и постоянно учитывали. Две попытки выдвинуть Рыжова по линии милиции в областное управление деликатно утопили в резиновом клее аппаратной рутины.

А начиналось у Рыжова все так хорошо: милицейская школа, три года практики, академия. До поступления в нее Рыжов успел отличиться. Однажды он возвращался из служебной командировки самолетом. Погода стояла знойная. Сильно парило. Перед отъездом на аэродром Рыжов снял жаркую милицейскую форму и переоделся в полотняные брюки и рубашку-безрукавку навыпуск. Пистолет заправил за пояс. В те времена на небольших аэродромах контроль оружия был налажен слабо.

По воле случая место Рыжова оказалось позади здоровенного чуть лысоватого мужика с красными большими ушами и лиловым жирным загривком. Поначалу сосед внимания Рыжова не привлек: вел себя покладисто, по-домашнему. Едва уселся, раскрыл портфель, вытащил из него два яйца, огурец и добротный шмат колбасы. Все это умял быстро и аппетитно. Рыжов видел, как движутся его челюсти.

Подкрепившись, мужик смял газетку со скорлупой и бросил ее на пол прямо на середину прохода. Это уже не понравилось Рыжову. Он не терпел неряшества, оно его раздражало. Однако вести себя как милиционер и делать кому-то замечания он не собирался: не хотелось заводиться. Если он начинал психовать, потом долго не мог прийти в себя, успокоиться.

Хамство пассажира заметили многие. И возроптали. Грязныи газетный комок на ковровой дорожке выглядел хулиганством.

Пришла стюардесса — молоденькая девчонка с рыжими косичками под форменной пилоткой. Пыталась что-то выговорить пассажиру, но тот остановил ее:

— Заткнись, сука! Слушай, что буду говорить я! Рыжов видел, как лиловый загривок начал наливаться свежей краснотой и взмок от волнения. Голос пассажира, удивительно тонкий для такого крупного тела, звучал визгливо: