Крысы - [6]

Зачем все это им нужно было, — трудно себе представить. Вернее всего, кожаный ремешок и крахмальный воротничок они съели бы, а галстук пошел бы на подстилку гнезда для молодого поколения.

Но интереснее всего оказалось то, что было обнаружено в сапогах, которые крысы решили использовать в качестве кладовой. Один из них был до половины наполнен ячменем из мешка, который наши исследователи взяли с собой для ослов. Очевидно, крысы целым отрядом работали над этим делом всю ночь.

Гнездо крыс, которое наши зоологи подробно исследовали, оказалось настоящим чудом строительного искусства. Ветки были переплетены так крепко, что понадобился целый час для того, чтобы разодрать их. А внутреннее его устройство доказывало, что крысы умеют устраиваться с удобством.

Гнездо состояло из двух помещений, одно из которых, повидимому, служило детской, потому что было устлано мягким пухом разных растений, клочками материала, похожего на вату, и мягкой корой — настоящая перина.

Другое помещение, должно быть, было общей комнатой, где население разбойничьего гнезда вырабатывало планы своих грабежей и нападений.

Из обоих помещений вели ходы в нескольких направлениях, более или менее длинные. В один из них грабители и скрылись, вероятно, когда услышали над собой голоса натуралистов и, отойдя на несколько метров в сторону, следили за действием неприятеля.

СУМЧАТАЯ КРЫСА

Рассказ Сэтона Томпсона

I

Грубо, кое-как был сложен из горных валунов тот ранчо[2], в котором я жил на Керренпо. В этом нескладном сооружении было сыро, мрачно, неуютно. Даже самая окрестность не имела ничего привлекательного, особенно с точки зрения человека, привыкшего к благодатным, плодородным, веселым равнинам Манитобы. А здесь, на первый взгляд, не было ничего, кроме песку, небольшой речки, извивающейся среди обширных голых песчаных отмелей, полос хлопчатника, окаймленных кое-где низкорослым колючим кустарником, да в миле расстояния безобразно нагроможденных гор, местами залитых давно застывшею лавой.

Но все это при ближайшем рассмотрении кишмя-кишело жизнью. Не проходило ни одного дня, ни одной ночи, чтобы я не приобрел здесь новых друзей или не познакомился с новыми существами животного мира, которых я так люблю и которым посвятил всю свою жизнь.

Днем на земле царят человек и птицы, а ночью владычествуют четвероногие. Перед тем, как ложиться на ночной отдых, я всегда тщательно разметал песок вокруг ранчо и на двух тропинках возле него, одна из которых вела к роднику, а другая — к корралю[3].

Каждое утро я просыпался в радостном ожидании чего-нибудь нового и интересного и ни разу не испытал разочарования.

Кто являлся ночью, я отлично научился узнавать по следам. Постоянными гостями оказывались два хорька, заглядывавшие во все дозволенные и недозволенные углы и норы, где они могли рассчитывать найти что-либо съедобное. Раза два наведывалась дикая кошка и в последний свой визит оставила следы, по которым я догадался, что у нее была встреча с хомяком, кончившаяся, повидимому, извинениями со стороны кошки, принявшей хомяка за кролика, и уверениями, что в будущем подобного недоразумения не произойдет.

Довольно частот попадались следы койотов[4], а однажды был виден длинный и широкий след настоящего волка — вплоть до самых дверей ранчо, суживающийся по мере приближения к ним. Но над всеми этими следами, извиваясь среди них, преобладали чьи-то тонкие, перепутанные, точно кружевные следочки. Каждое утро это нежное плетенье являлось свежим, как бы только что сделанным. Сначала мне показалось, что это кружево сплетено множеством маленьких двуногих существ. Единственными двуногими, насколько известно, являются, кроме человека, птицы. Но это были не птичьи следы. Чьи же тогда?

Много дней под ряд, внимательно рассматривая эти нежные, прихотливо перепутанные следочки и сопоставляя разные другие данные, я пришел, наконец, к заключению, что сюда, на эту песчаную равнину, каждую ночь собираются какие-то маленькие, тоненькие, легкие, одетые в шкурки, двуногие существа, чтобы потанцовать при луне. Каждое из этих загадочных существ во всех своих движениях сопровождается подобным себе существом, но еще меньше, точно пажем.

Но я никак не мог понять, откуда они появляются и куда потом исчезают. Казалось, они обладают свойством быть невидимыми; иначе, чем объяснить, что их не замечали даже остроглазые койоты? Если бы последние нападали на них, я видел бы это по следам.

Сильно заинтересованный непонятным мне явлением, я каждый вечер как можно тщательней разравнивал густой слой тонкого песку на возможно большем пространстве перед своим жилищем, чтобы дать возможность таинственным танцорам побольше оставить своих автографов, которые так интересовали меня.

Внизу, под утесом, на котором я обитал, был когда-то сад, но теперь от него ничего не осталось, кроме нескольких полусгнивших пней, занесенных песком. Далее находился покрытый сорными травами и мелкими растениями песчаный бугор. В этом бугре я как-то заметил множество небольших норок и поместил возле них ловушку. На следующее же утро в ловушке оказалась одна из таинственных плясуний.