Крысы Гексагона - [3]

А тощему, кажется, понемногу наступал конец. Уже не так быстры были его движения, уже не так увертливо уходил он от ударов, уже и лицо и тело его расцвечено было наливающимися синевой синяками, алыми блямбами и росчерками рассечений… Но пока еще он сопротивлялся, огрызался, показывая зубы, – и седой надеялся, что пацан выстоит. Если бы драка шла на кулаках – тощему давно уже пришел бы конец, волосатый попер бы вперед и задавил его массой, своими кулаками-отбойниками. Но сегодня организаторы выдали эксклюзив – большие, сабельной остроты, ножи; и горилла не без оснований опасалась ответки.

Когда тощий упал, седой глухо зарычал и до скрипа сжал зубы. Пацан лежал в центре арены – а волосатый, приветственно потряхивая руками, прошелся кругом почета, принимая аплодисменты публики. Толпа вопила и бесновалась, динамик планшетника выдавал разноголосый рев, вдруг сформировавшийся в одно-единственное слово: у-бей, у-бей, у-бей… Толпа хотела крови.

Седой привстал. Сел. И снова привстал, глядя, как волосатый вальяжно поворачивается к тощему. Он не спешил – нож улетел в сторону, противник повержен и уже никуда не денется. И он даже позволил тощему подняться – это его бой, и сейчас он, кажется, решал, убить с первого удара или помучить на потеху публике. Один из черных – судья, сидящий за столом, – сделал ручкой и что-то прокричал. Обезьян кивнул. Пришла пора убивать.

Он не спеша подошел к пацану, картинно разминая руки. Пацан, покачиваясь, стоял, опустив голову, – и держался правой рукой за пряжку ремня. Расслаблен – и готов к смерти. Да ему, кажется, ничего больше и не оставалось. Волосатый примерился, неспешно отводя руку с тесаком назад… и этот короткий миг пацан использовал как нужно.

Спустя секунды волосатый уже лежал на полу в луже крови, хлещущей с обрубков, – а толпа бесновалась с новой силой. Растерянные судьи переглядывались, явно не зная, что предпринять – но там, среди них, уже работал человек, который и был должен подсказать выход. Наставить на путь истинный. Первая часть операции прошла успешно – и, длинно выдохнув, седой перевел дух.

– Твой выход? – спросил белый.

Седой отключил планшетник и поднялся.

– Да. И твой. Поторопимся?

Белый отмахнулся – и, выколотив трубочку, снова принялся набивать ее бурой смесью.

– Некуда и незачем. Без меня все равно не начнут. Время есть, пусть пацан в себя придет, оклемается.

– Девчонку подстраховать бы надо.

– Сделаем. Подкину ей хирургический нож. Она, правда, лучше с палками управляется – но это мне уже не пронести.

Седой, постояв, пожал плечами и снова уселся на место.

– Ты говорил, что заглянешь в архивы…

Белый пыхнул, выпуская к потолку белый дымок, покивал.

– И я это сделал. Да, я поднял архивы и смог найти все что нужно. Не скажу, что столкнулся с невероятным… но то, что произошло удивительное – несомненно. Тут просто все сошлось в одну точку, туда, куда в итоге и должно было сойтись.

– Нашел? – седой, подавшись вперед, буквально вцепился взглядом в его лицо. – Как?! Как все получилось?!..

Глава 1 . Лис. 59 дней до

 Жить в Гексагоне непросто. Жить в Гексагоне – заклятому врагу не пожелаешь. Да и не жизнь это, а полуголодное существование в грязи и дерьме. Но мы не знаем другой. И уж лучше так, чем пойти на компост – огромные компостные чаны Химии, чья белизна никогда не выцветет, ждут нас всех. И хотелось бы оказаться в таком как можно позже…

Компост медленно варится, помешиваемый номерами. Компост булькает. Компост – однородная жижа: объедки, дерьмо, останки бедолаг, ушедших из жизни… Компост нужен для сои – заботливо взращиваемая, она растет на нем в Оранжерейной; соя нужна для белка – ее бобы перемалывают на Фабрике, превращая желтые шарики в однородный сухой порошок; белок нужен для нас. А мы нужны для работы… и компоста. Сраный круговорот белковых соединений в замкнутом пространстве.

Жизнь в Гексагоне подчинена простому распорядку.

Подъем – визг сирены и вибрация ультразвука. Ты можешь пытаться привыкнуть; можешь пытаться вставать раньше, чтоб раздирающая мозг сирена и мелко дрожащие от вибрации зубы не застали тебя врасплох; можешь укрыться с головой тощим одеяльцем или засунуть голову под плоский валик-подушку… но побудку не угадаешь. На секунду, пять, на полминуты раньше или позже – она обманет тебя. И скрипящим гвоздем по стеклу взрежет твой мозг.

– Да драл я вас в гланды, сучьи трупоеды!..

А вот это зря. В Гексагоне даже у стен есть уши. Разные уши. Электронные, с системой аудио- и видеослежения, лазерные, читающие вибрации, уши с ногами – стукачи… и контроллеры, торчащие здесь и там неподвижными стальными тушами. Они тоже следят за нами. Да и не только следят… А еще есть капо. И когда нас корчит, продирая до печенок, – капо лишь ухмыляются…

Капо, нацепив наушники, прохаживаются в коридорах между камерами. Поигрывают резиновыми палками. Наушники защищают их уши от сирены, а ультразвуковые трансляторы есть только в камерах – они направлены с потолка вниз и капо не вредят. Капо всегда сытые, одеты с иголочки, щеголяют в черных комбезах зомбарей. Капо лоснятся от удавшейся жизни и любят, когда крысы начинают шустрить уже по подъему. Капо такие же крысы, как и мы – только предавшие себя и нас, номеров. Надсмотрщики, выпестованные и отсортированные машинами и поставленные над крысиным стадом. На каждый отряд их несколько: пять-семь помельче, бригадиры – и главкапо, старший отряда. Есть еще Главглавы, старшие над каждым из восьми модулей, – но их мы видим очень редко. Док – он у нас умница, начитанный интеллектуал-эрудит – говорит, что само название «капо» пришло из какой-то давней войны. И Док говорит, что сравниться с ней ничто не могло. Но что значит это слово – не знает и он.