Крысолов - [79]

В десять часов, в наступившей темноте, плавно подкатили к Абервракской пристани. Машина бесшумно остановилась, и мотор тотчас был выключен. Гестаповец вышел, чуть постоял озираясь. Вокруг было спокойно и тихо.

Диссен вернулся к автомобилю.

— Выходите, живо. И не давайте детям болтать.

Детям помогли вылезти из машины.

— Да смотрите, без фокусов, — обратился Диссен к Николь. — Вы остаетесь со мной. Только попытайтесь удрать с ними, и я вас всех перестреляю.

Николь вскинула голову.

— Можете не хвататься за оружие, — сказала она. — Я не попытаюсь удрать.

Немец не ответил, но вытащил свой большой пистолет-автомат из кобуры. И в полутьме неслышными шагами двинулся по пристани; Хоуард и Николь мгновенье поколебались, потом вместе с детьми пошли следом; шофер в черном замыкал шествие. В конце причала, у самой воды, Диссен обернулся.

— Скорее, — позвал он негромко.

На воде, у спущенных сходней, покачивалась лодка. Мачта и снасти отчетливо чернели на фоне звездного неба; ночь была очень тихая. Они подошли вплотную и увидели полупалубный рыбачий бот. Кроме Диссена, тут были еще двое. Один, что стоял на пристани, в хорошо знакомой им черной форме. Другой стоял в лодке, удерживая ее у пристани при помощи троса, пропущенного через кольцо.

— Влезайте, живо, — сказал Диссен. — Я хочу видеть, как вы отчалите. — И по-французски обратился к Фоке: — Не включай мотор, пока не пройдешь Ле Трепье. Я не желаю переполошить всю округу.

Молодой рыбак кивнул.

— Мотор сейчас ни к чему, — сказал он на мягком бретонском наречии. — Ветерок попутный, и отливом нас отсюда вынесет.

Семерых детей по одному спустили в лодку.

— Теперь вы, — сказал немец Хоуарду. — Не забывайте, как вести себя в Англии. Скоро я буду в Лондоне и пришлю за вами. В сентябре.

Старик повернулся к Николь.

— Вот и расстаемся, дорогая моя. — Он помедлил. — Я не думаю, что в сентябре война уже кончится. Возможно, когда она кончится, я буду уже слишком стар для путешествий. Вы приедете навестить меня, Николь? Я так много хотел бы вам сказать. О многом хотелось с вами поговорить, но в последние дни у нас было столько спешки и столько волнений…

— Я приеду и поживу у вас, как только возможно будет приехать, — сказала Николь. — И мы поговорим о Джоне.

— Вам пора, мистер англичанин, — вмешался Диссен.

Хоуард поцеловал девушку; на минуту она припала к нему. Потом он спустился в лодку, к детям.

— Мы на этой лодке поедем в Америку? — спросил Пьер.

Старик покачал головой.

— Не на этой, — сказал он с привычным терпением. — Та лодка будет больше.

— Намного больше? — спросил Ронни. — В два раза?

Фоке высвободил трос из кольца и с силой оттолкнулся веслом от пристани. Полоска темной воды, отделяющая их от Франции, стала шире на ярд, потом на пять. Хоуард стоял недвижно, сраженный скорбью, тоской расставания, горьким стариковским одиночеством.

Он видел, девушка стоит с тремя немцами у края воды и смотрит вслед удаляющейся лодке. А лодку подхватил отлив и повлекло течением. Фоке стал тянуть передний фал, и тяжелый коричневый парус медленно всполз на мачту. На мгновенье словно туман застлал Хоуарду глаза, и он потерял Николь из виду, потом опять увидел — вот она, все так же неподвижно стоит возле немцев. А потом всех окутала тьма, и он различал лишь мягкую линию холмов на фоне звездного неба.

В глубокой печали он обернулся и стал смотреть вперед, в открытое море. Но слезы слепили его, и он не различал выхода из гавани.

— Можно, я буду править рулем, мистер Хоуард? — спросил Ронни.

Он не ответил. Ронни опять спросил о том же.

— Меня мутит, — пожаловалась Роза.

Старик встряхнулся и с тяжелым сердцем обратился к своим неотложным обязанностям. У детей нет ни теплой одежды, ни одеял, нечем уберечь их от холода в ночном море. Хоуард обменялся несколькими словами с Фоке и понял, что тот совсем озадачен нежданной свободой; выяснилось, что он намерен пойти через Ла-Манш прямиком на Фолмут. У него нет ни компаса, ни карты, чтобы пройти морем около сотни миль, но он знает дорогу, сказал Фоке. Переход займет сутки, может быть, немного больше. У них не было с собой еды, только две бутылки красного вина да кувшин с водой.

Они убрали с носа лодки парус и освободили место для детей. Старик прежде всего занялся Анной, удобно устроил ее в углу и поручил Розе. Но Розе на сей раз изменили материнские наклонности, слишком ей было худо.

Спустя несколько минут ее затошнило, и она, по совету старика, перегнулась через борт. Когда вышли в открытое море, дети один за другим последовали ее примеру; когда проходили мимо черных острых скал Ле Трепье, на палубе поднялся отчаянный стон и плач, с таким же успехом можно было бы запустить мотор. Несмотря на сильную качку, старик не чувствовал себя плохо. Из детей морской болезнью не страдал один только Пьер; он стоял на корме возле Фоке и задумчиво смотрел вперед, на полосу лунного света на воде.

У Либентерского бакена повернули на север. Дети ненадолго притихли.

— Вы уверены, что знаете, куда идти? — спросил Хоуард.

Молодой француз кивнул. Поглядел на луну и на смутные очертания суши позади, и на Большую Медведицу, мерцавшую на севере. И протянул руку: