Крысиный король - [19]

– Ну, так, – поддакнул Штык, явно раздраженный болтовней, мешающей сосредоточиться, – чего непонятного?

– Ничего не понятно, – ответил Леонид. – Диггер что делает? Наверх ходит. Так какой же он диггер?

– Ты че мелешь? – гаркнул Николай. – По сторонам лучше гляди.

– Нормальная стрессовая реакция, – одернул Дед. – У тебя вон агрессия поперла. А диггер диггером и останется, так уж повелось. Это, Чита, люди поумнее тебя придумали.

Отряд замер на верхних ступенях эскалатора, озираясь по сторонам. Неподвижная лестница упиралась в мертвое тело вестибюля, от которого остался лишь скелет. Потолок в нескольких местах треснул и прогнулся. Из трещин, подобно порванным сосудам, свисали пучки проводов. Пол вестибюля был усыпан осколками стекол, каменной крошкой и всевозможным мусором, с течением времени превратившимся в однородную, вязкую массу.

Можно было лишь предположить, что смешалось в этой массе. Отходы жизнедеятельности человеческой толпы, набившейся в день Катастрофы в вестибюль, да так и оставшейся здесь из-за недостатка места на станции. Упаковки из-под продуктов и сигарет, фольга и целлофан, остатки истлевшей одежды, которую можно было распознать по пуговицам и молниям, останки людей – волосы и кости.

Все это было присыпано опавшими осенними листьями и отдано на растерзание беспощадному времени, которое с помощью дождя и ветра в течение двадцати лет перемешивало и растирало мусор тонким слоем по полу вестибюля. Время будто бы преследовало одну-единственную цель – ликвидировать все, даже малейшие следы пребывания человека на поверхности, стирая в труху человеческие тела и уничтожая память о них.

Время нашло человеку достойное применение, превратив его в удобрение. Из растертой по вестибюлю плодородной кашицы росла низкая, жухлая трава. Тут и там выглядывали молодые побеги кустарников и деревьев, пережившие очередную зиму и устремившие голые стебли навстречу теплому апрелю.

Стеклянные стены вестибюля не пережили Катастрофы. Стекло, словно плоть, срезанная со скелета, осыпалось пластами, при ударе об пол разлетевшись каскадом мелких брызг по полу. Металлические рамы прогнулись внутрь сломанными ребрами.

В вестибюле царили сумерки. Небо, видневшееся сквозь пустые оконные рамы, заволокло серой хмарью, сквозь которую сочился мелкий, скучный дождь. Солнце уже не освещало город, сдав дневную смену, а звезды еще не заступили на ночное дежурство.

Командир двинулся по вестибюлю, настороженно глядя под ноги, аккуратно выбирая место для каждого шага. Леонид и Николай шли следом, озираясь по сторонам.

Чита суетливо вертел головой, пытаясь привыкнуть к ограниченному противогазом обзору, жадно рассматривая открывшуюся ему картину.

Штык постоянно озирался, двигаясь экономно и плавно, будто бы боясь порвать химзу неловким движением. Автомат – на уровне глаз. Шаги уверенные, словно бы на ногах магнитные ботинки, про которые Леонид читал в одном из фантастических романов.

Дед, казалось, заполнил собой весь вестибюль, двигаясь мягко, как и Штык, но быстрее в несколько раз, то уходя вперед, то возвращаясь назад, успевая оценить не только обстановку, но и действия своего отряда.

Тихий звук под потолком. Три пары ног замерли. Три ствола задраны кверху. Три луча света ощупывают потолок в поисках цели. Три пары глаз, не моргая, смотрят из-под толстого оргстекла. Единый организм, еще недавно бывший тремя отдельными индивидами, отверг индивидуальность, чтобы стать сильнее, живучее, функциональнее.

Якорь, ставший в новорожденном организме головой, замечает врага. Крупное человекоподобное существо свешивается с края крыши, обвивает длинными пальцами балку оконной рамы и пытается протиснуть тело в окно. Голова организма реагирует мгновенно и отдает команду рукам – Николаю и Леониду. Три снопа рассеянного света освещают тварь, ослепляя ее на несколько мгновений, но та даже с закрытыми глазами умудряется податься назад и исчезнуть на крыше.

– Ногами она, что ли, держится, макака чертова!

– Больше на гориллу похожа, только не такая крупная, – произносит Чита, вспоминая картинки из книги о животных.

– Держим оборону.

Человеческий организм перетаптывается на месте, понимая, что выходить из вестибюля, подставляя спину врагу, нельзя. Враг неизвестен, враг может быть не один, может устроить засаду. Да и здесь, у входа в метро, человеческий организм чувствует себя защищенным.

Шум на крыше – будто там марширует рота солдат. Три световых пятна быстро движутся, преследуя невидимую, но шумную цель, замирают в углу потолка, превращаясь в одно большое. Но тварь слишком хитра, чтобы сунуться в освещенный круг, будто обезьяна – на арену цирка. Она словно знает наперед, что какие бы трюки она ни показала, аплодисментов ей не дождаться. Публика внизу собралась неблагодарная.

Сообразив, чем она себя выдала, тварь перестает шуметь, таится и ждет, после чего пытается сунуться в окно и пролезть в вестибюль за пределами освещенного круга. Дед замечает опасность.

– Не двигаться, головой не дергать, пусть думает, что мы ее не видим. Штык, когда начну стрелять, поможешь. Патроны зря не трать. Не уверен – не стреляй.