Крысиная башня-2 - [2]

А почему «решил вернуться»?.. Ну, хотя б чисто теоретически, как батя выражается; если допустить на минуту, что я в натуре «там был»?

Это, знаете ли, надо побывать и тут, и там, чтобы понять. Это объяснить сложно очень — я, пожалуй, даже сам себе не смог бы объяснить, почему я тёплую, светлую и изобильную, безопасную «ту жизнь» променял на «эту». Ну не из-за Омега-Seamaster же на руке, а не на фото на стене; и не из-за пары ТТ-шников под подушкой. Просто я себя «здесь» как-то почувствовал более настоящим, что ли… Белка, опять же — вызволять надо; «долги раздавать», как Толик выражается — которого «там», получается, вообще не было.

Западло… Западло долги не раздать, в чём бы они не выражались, — это я чётко «тут» усвоил — а что «там» с этим знанием делать?? В общем, как-то так вышло, что променял я апельсины и весну на ТТ-шники, цыпки на руках, и холодрыгу в Башне… такое вот у меня было впечатление.

Да, почему я в палатке; и что такое «грев».

Я у бати в «мастерской» поначалу отлёживался, — у него там обогреватель на соляре, и, в общем, тепло — но воняет. А как выключишь — так начинаешь мёрзнуть; сам-то под одеялами и одетый — а руки и лицо. Так я уж приспособился укутываться весь как мумия, так, что только нос наружу торчал, как бы в пещерке из одеяла, чтоб башка не мёрзла, — но даже и нос мёрз…

Ночевать «на кухне-столовой» было западло — там тесно и неудобно.

Большую печку-то, которую батя с Васильченко так долго и тщательно строили, разворотило одним из снарядов с БМПэхи. Падла такая! И теперь, пока Васильченко её не восстановил, и есть готовили, и грелись вокруг маленькой печки. И спали там, для экономии тепла, все вместе — обои Васильченки; Оля с Мишей и Олечкой; Крот. Да ну нафиг, там тесниться!

И потому я перебрался из батиной мастерской в палатку. Нет, не в свою — мою эта падла, коробка железная, тоже одним из снарядов порвала на лоскуты, — тем самым снарядом, что и Крыса Малого чуть не убило, но травмировало. И потому я в соседней комнате с Толяном соорудил себе другую палатку — типа «шатёр», из ковров, матрасов и покрывал. На растяжках. Прикольно было смотреть, как Толян загоняет дюймовые гвозди под растяжки в полированный прежде паркет…

Жилище получилось ничего себе, но, опять-таки, холодно. Ни свечка, ни две свечки, ни три, уже тепло не давали — морозы, млядь… Напротив — при закрытых вент-отверстиях выжигали кислород, и начинала кружиться голова. А откроешь — всё тепло мáхом вылетало наружу и наступал жуткий дубарь…

И тогда батя придумал «грев».

По сути ничего сложного: пара тяжёлых чугунных, фигурных таких «кирпичей»; выломанных из чьей-то стиральной машины, где они на барабане были для гашения вибрации, что ли. Привязанные на стальную проволоку, они накалялись за день прямо в самой печке, в топке; потом, вечером, их можно было вытащить, завернуть хорошенько в одеяла, чтоб не обжечься — и в палатку! Сразу получалась, эта, комфортная температура. Потом, ночью, по мере как железяки остывали, я их постепенно от одеял освобождал… И вентиляцию можно было не делать; в общем, на ночь обычно хватало; под утро только вот…

— Давай, давай, пробуждайся помалу; выбирайся… Сейчас там позавтракают, — и мы, второй сменой. Поедешь с Толяном на кладбище?.. — от бати помимо солярки отчётливо пахло спиртным; опять, что ли, поддал с утра? Что-то с ним это стало случаться слишком часто.

— Пап, ты чо, забухал? — не отвечая на его вопрос, спросил я, нащупывая фонарик и соображая, куда сунул вчера флиску — в ноги или под голову.

— При чём тут «забухал»?? — ушёл батя в несознанку, — Чисто рюмку коньяка, для аппетита. Типа аперитив. Давай-давай, вылазь давай!..

— Ага, для аппетиту, рюмку, одну, так я и поверил!.. — пробухтел я, одеваясь. Бля, неудобно лёжа одеваться; но вылазить раздетым в мороз ещё меньше хотелось; тем более что в «шатре» от принесённого батей «грева» вновь распространялось приятное тепло.

Заскрёбся в углу, в клетке Крыс Малой, «инвалид войны», как его называл батя, тоже ожидая и завтрак, и путешествие в клетке по холодной Башне на кухню. Впрочем, инвалидов у нас после той бойни в Башне хватало: и Васильченко, и Миша; один я вот, как заговорённый — ни царапины! Вернее, царапины были — там о стену приложился черепом, тут пузо ободрал под разгрузкой, когда через лазы наперехват того, «Главного», нёсся — но это всё не боевые ранения; так, пустяки… я и внимания на такие мелочи давно уже не обращал; главное что ни пуля, ни осколок ни цапнули!

Повезло!

Впрочем, батя правильно говорит: «Везёт тому, кто сам везёт!» — не будь у нас столько ходов в Башне наделано; не продумай мы систему обороны с сюрпризами и всякими неожиданностями для «гостей», ни отработай я так чётко перемещения сквозь лазы — никакое везение бы не помогло!

— Ну, поедешь к кладбищенским? — продолжал зудеть батя, — Или пасти пеонов будешь? Смотриии!..

Одеваясь, я раздумывал: с одной стороны смотаться «на кладбище» прикольно — у «кладбищенских» много всяко-разно интересного; опять же с Жексоном пообщаться, — он хотя и взрослый уже мужик, но ко мне как бы благоволил, с ним интересно было потрепаться по всяким электронным делам; и даже, если Спец не припашет, сразиться по сетке в чо-нибудь «добепешное», типа МайнКравта, — но только Спец, или «Слепой Пью» как я называл его про себя, непременно припашет — он, зараза, хоть и слепой, но, падла, как чует, когда кто-нибудь «дурью мается», как он выражается; и обязательно на что-нибудь припашет: за теми же ихними пеонами наблюдать; или сменить кого на охране периметра; или, на край, вручную ленту к КПВТ набивать — ручками-ручками, то ещё удовольствие, по холоду-то — у них «арсенал» не отапливается. И пофиг ему, что я как бы в гостях; и как бы «герой»; ну, типа, в определённом роде знаменитость в нашем районе стал! Чёрт слепой, тьфу!