Крыши - [37]

— Так вот, Ник, — вздохнул Чаймз, — пришло время.

Огненный лев убивает солнце на небе, А огненный человек своим потом убивает свое тело, Чтобы явился и обрел жизнь Прекрасноликий Меркурий.

Он наклонился, схватил павлина за шею, после чего выбрал и выдернул длинное перо, которое отдал Дэгу. Бритоголовый подошел к очередной жертве Чаймза, заставил парня открыть рот и как можно дальше всунул ему в горло перо. Ник стал рваться из рук мучителей, но они крепко держали его. Он попытался сбросить их с себя, прижавшись к трубе, но они повисли на нем, постепенно пригибая его к гудронированной поверхности крыши. Чаймз развел руки и подал знак.

Каждый раз, когда Нику удавалось подняться, один из тех, кто держал его, колол ему запястье, потом плечо, потом живот длинной металлической иглой, пока он не начинал кричать и не валился опять на крышу. В несколько секунд мускулистые братья раздели его догола и туго связали длинной нейлоновой веревкой, в которой было еще несколько сот ярдов.

— Ты думаешь, они не достанут тебя! — Ник перестал сдерживаться, зная, что смерть совсем рядом. — Наверное, ты прав, но все равно тебе недолго осталось. Ты называешь себя богом! Болтаешь всякую чепуху! Чей ты бог? Кучки психов и наркоманов? Они грабят, режут, убивают, делают все, что ты скажешь, потому что ждут не дождутся очередной дозы. Вот кем ты правишь!

— Килевать его!

Черный человек повернулся на каблуках и зашагал прочь.

Один из парней схватил Ника за голову и приблизил ее к себе.

— Тебя когда-нибудь килевали, Ники? Тяжелый случай. Придется попортить тебе шкуру.

Ник плюнул в ухмыляющееся лицо и, получив жестокий удар в грудь, услыхал, как треснуло ребро.

Двое парней перетянули ему рот, подтащили к краю крыши и начали спускать вниз. Понемногу освобождая веревку, они отсчитали семь этажей, этаж за этажом, а когда он почти коснулся ногами земли, начали поднимать обратно.

Неровная кирпичная кладка сдирала с Ника кожу, и сначала выступили капли крови, а потом кровь полилась ручьями. Фут за футом, умирая, поднимался он наверх, оставляя на стене кожу со спины, груди, плеч, лица, колен. Каждый раз, когда он пытался отодвинуться от стены, его потом еще больнее прижимали к ней. Вскоре у него совсем не осталось сил на борьбу, и он безжизненно повис на веревке, отдавая на растерзание стене даже подошвы ног.

Вися на веревке, он оказался напротив окна и принялся биться в стекло, отчего оно треснуло и раскололось. Когда же его подняли выше, осколки впились ему в кожу.

На уровне пятого этажа уже ничего не осталось ни от кляпа, ни от языка, и только по стене тянулась следом широкая красная полоса. Когда его наконец вытащили наверх, он, к счастью, потерял сознание, но все еще слабо дышал, хотя ничто в нем уже не напоминало прежнего Ника. Теперь это был кусок свежеосвежеванного мяса.

— Неважно выглядит, — сказал один из братьев, с интересом разглядывая неподвижное окровавленное тело. — Куда нам его деть?

— Как насчет витрины “Хэрродса”?

— Не, такое уже было.

— Опять положим на навес?

— У меня есть идея получше.

Через полчаса любой прохожий, если бы потрудился поднять голову, увидел бы нечто невероятное. Над часами на стене банка “Мидлэнд” возле Королевской биржи висела почерневшая, скрюченная человеческая фигура с оскаленными белыми зубами. Она висела высоко над тротуаром, как бы выступая из окровавленной стены, что было похоже на украшение носа корабля, ведомого проклятой и погибающей командой.

Глава 22 Залиан

— Посмотрите. — Доктор Натаниэл Залиан показал рукой вниз. Такси шныряли вокруг “Савоя”, останавливались, выпускали пассажиров, вокруг которых немедленно принимались суетиться швейцары и носильщики. — Новый год в Лондоне. Время веселья. Здесь, внизу, единственное место в Британии с правосторонним движением. Не правда ли, это замечательно дополняет фантастическую атмосферу вокруг “Савоя”? Словно, приближаясь к нему, вы попадаете в прошлое. А это? — Он показал пальцем в направлении станции Чаринг-Кросс. — Вы знаете, что это?

Роберт взглянул на высокий каменный шпиль перед станцией.

— Нет. А что это?

— Точная копия Элеонор-Кросс. В этом месте первая жена короля Эдварда отдыхала по пути в Вестминстерское аббатство. Однако теперь таксисты рассказывают туристам, что это шпиль будто бы ушедшего под землю собора, то есть, фабрикуя историю, они как бы украшают ее. А вон Стрэнд. — Залиан выпрямился и стряхнул пыль с рук. — Там еще остались дома двенадцатого века. Босуэлл[2] обедал тут за шиллинг, платил шестипенсовик шлюхам, крутившимся вокруг Большого Тома. В 1890 году здесь было больше театров, чем где-либо еще в Лондоне. Таких мест, как “Тиволи” и “Гэйети”... А сейчас их всего три. “Берлингтон Берти по Стрэнд гулял, вечно перчатки в руке он держал...” Залиан посмотрел в небо.

— А что теперь? Грязные стеклянные банки вместо деревянных домов. Веками это была жилая улица. Теперь здесь, как везде. Полная безликость. Святилище иены и доллара.

Он повернулся к Роберту и Розе, и глаза у него мрачно сверкнули. Задумчиво почесав короткую бородку, он подошел к ним ближе. Розе показалось, что он гораздо старше, чем ей подумалось вначале. Голубые глаза его как будто помутнели от безмерной усталости, которую он испытывал из-за жестокой и заранее им проигранной войны. Роберт хотел спросить его, где же Сара Эндсли, но, почувствовав, что еще не время, решил подождать, пока доктор выскажется до конца.