Крымские тетради - [132]

Раз отдал, другой, третий… А сам… Ты же знаешь, что лишнего не беру. Или не знаешь, а?

И вчера отдал ему последний кусок конины.

Но накричал:

— Ты на меня так больше не смотри…

Ушел ты в комендантский шалаш, а мне от жалости муторно стало.

Двигай же руками, Петро! Смотри, как хорошо колется граб! Мороз — он и помощник.

Тяп! Тяп!.. Эх ты…

Почему я не мерзну?

Семенов смотрит на мои трофейные ботинки на номер меньше и наконец решается поднять на меня глаза:

— Могу мехом обшить, а? У меня трофейная сумка…

— Обойдемся, Петро!

Полено граба сразу на шесть частей…

— Эй, товарищ начальник! Идут!

Их трое, нет… И четвертый, но этого четвертого ведут на веревке…

Кто бы это мог быть? Никак бахчисарайцы? Точно! Македонский, Иван Иванович, Горский, а за ним… кто-то высокий в немецкой шинели, руки связаны.

— Михаил Андреевич! Кого ведешь?

— Фашиста! Шут его знает, не то офицер, не то начальник какой.

Подойдя, Македонский улыбнулся и крепко пожал мне руку.

Давненько я не видал Михаила Андреевича. Он почти не изменился коренастый, смуглый. Шапка сдвинута набок, на груди автомат. Большая пухлая рука привычно лежит на цевье автомата. Быстро слился с партизанской жизнью бухгалтер Македонский!

Я подумал: да, сама природа создала его не для сидения за столом.

— Рассказывай, как дела и куда ты спешишь с этим трофеем? — кивнул я на немца, который с настороженностью смотрел на меня.

Допрашиваем пленного.

Смутил меня этот допрос. Вроде немец на все наши вопросы отвечает, но так, что его правда, которой он служит, оказывается над твоей.

Уверен, сволочь, на редкость уверен.

И Севастополь возьмут — дай время, и войну выиграют, и сталинских комиссаров на тот свет спровадят.

Он говорил с циничной откровенностью и нас не боялся.

Я приказал увести нахала, но на душе было тягостно. Македонский посматривает на меня, и в его взгляде вопрос: что скажешь, начальник?

— Плохо мы знаем врага! — сказал я.

Македонский к врагу ближе всех, насмотрелся. Вот рассказывает: три дня тому назад напал на машину, совсем внезапно, автоматами прошил ее, гранатами забросал… «И что ж? «Ты думаешь, драпанули, а? Черта лысого! Очухались в момент, раненых сразу вынесли и давай по нас палить. Действовали — позавидуешь».

Есть среди партизан люди, даже бывшие руководители отрядов, что признают за Македонским только дерзость.

Нет! Дерзость дерзостью, но только после точного расчета.

Вот дело, которое неожиданно привело Македонского в наш штаб.

Большой лес в железном кольце, оборваны многие пути связи с селами, есть опасность, что фашисты наконец получат себе верного помощника повальный голод. Они не дураки, и цель у них сейчас разъединственная: полностью отрезать отряд от сел, не пропустить к Македонскому ни килограмма мяса, ни ломтя хлеба, ни щепотки соли.

Есть один выход. Он дерзкий, трудно с ним так сразу согласиться.

Вот наш тогдашний диалог.

Македонский неожиданно:

— Надо покинуть Большой лес!

Я ахнул:

— Отдать фашистам все, что за Басман-горой?

— Нет!

— Так куда же, в воздух поднимешься?

— В прилесок под Лаки пустишь? Весь отряд, а?

Это было так неожиданно, что я не нашелся что и ответить, а он в спешке развернул передо мной карту-километровку и ткнул пальцем в малюсенький кружочек:

— Лаки и рядом лесок… Вот туда и махну!

— Это же немыслимо…

— Можно! Там наши люди, на смерть пойдут, а не выдадут!

Лаки ближе к Севастополю, к дорогам, к селам, к фашистам. Там леса нет, а одни прилески… Полицаи… коменданты.

И Македонский хочет держать в таком окружении целый партизанский отряд!

Он доказал мне: под Лаки продержит отряд сколько нужно.

Македонский ушел, широкая спина бахчисарайского командира долго мелькала между деревьями.

8

Маленькая горная деревушка Лаки приютилась между двумя грядами невысоких гор. Приветливая, чистенькая, она славилась древностями. На высоком холме до сих пор сохранились развалины церкви, построенной лет шестьсот тому назад.

Гордый народ здесь жил — потомки листригонов. Он умел работать, веселиться, погулять, дружить с соседями, щедро принимать гостей, одаривать их подарками.

Табак лакский славился: известный табачный король Месак-суди когда-то платил за дюбек золотом.

И колхоз был работящий, зажиточный. Было в нем и добра «выше крыши», и счастья полный кошель.

Деревня стояла вдали от больших дорог, и первые немцы появились со стороны деревушки Керменчик как-то неожиданно. Пробыли несколько часов, настреляли кур, выпили вина и ушли.

Но однажды в промозглое зимнее утро серая машина остановилась у дома председателя колхоза Владимира Лели.

— Деревня… партизан иесть? — сердито спросил толстый, с добродушным лицом фельдфебель.

— Партизан нет, — ответил председатель.

— Колхоз гут, и… ниет партизан?

— Колхоз хороший, а партизан нет.

Немец в сопровождении керменчикского полицая обошел постройки, заглянул в дома колхозников, потом в школу, в клуб, парники и даже в спящий сад, Он смотрел по-хозяйски, приговаривая:

— Корошо, гут, корошо… — Вдруг повернулся к Лели: — Ты есть кто?

— Местный я, колхозник.

— Председательствует тут, — разъяснил полицай.

Немец уставился на Лели:

— Глаз умный, хозяин гут. Да?

— Мы все хозяева…

— Нет!