Крымские тетради - [127]

— Дело говорит! — крикнул он. — Давай добро, Константин Николаевич!

…Полночь, небо беззвездное. На вершине горы Петушиной — Сизов, Черный, Македонский.

Внизу, где ревмя ревет бурная Кача, лениво постреливают.

Зябко жмется к скале Сизов, комиссар поглядывает на фосфоресцирующие стрелки часов: уже пора, пора!

Тяжелые взрывы — их было несколько — словно рашпилем продрали ночь. И огненные столбы! Один, другой, третий…

Македонский по-мальчишески подскочил:

— Дает капитан!

Нетерпеливо-встревоженно проснулась долина. Глухая ночь замережилась трассами светящихся пуль, заплясали сигнальные ракеты аж до самого Бахчисарая.

Быстротечен партизанский налет. Догорал его очаг, а люди по глухим буеракам спешили в горы, в свой Большой лес.

Разведчик Иван Иванович с птичьей легкостью выскочил на гору и положил у ног Сизова два трофейных автомата и флягу с ромом:

— От благодарных воспитанников!

Сизов довольный:

— Рассказывай, черт!

Иван Иванович только настроился поэффектнее преподнести случившееся, но появился сам капитан. Отрапортовал по всей форме:

— Ночная операция завершена, убито двенадцать солдат противника, сожжено семь грузовых машин, взяты трофеи: автоматы, ранцы, карабины. Отлично действовал проводник товарищ Сидельников, прошу объявить перед строем благодарность.

Первый блин! Но не комом, не комом…

4

В штабе нашего соединения — Четвертого района — думали, гадали: что с бахчисарайцами? Никаких вестей.

А тут страшная беда: побег партизана из коушанского колхоза. Знает, гад, все наши базы, особенно бахчисарайские. Командир соединения Иван Максимович места себе не находит. Всем не сладко.

Четыре года я прожил на Южном берегу, видел удивительно спокойные осенние дни, когда в тишине и море и небо и дальние горы с потускневшими вершинами. И никак нельзя было предположить, что почти рядом, за вершинами, осень другая — холодная, сырая, постылая.

И вот судьба бросила меня, рядового совхозного механика, молодого коммуниста, — только за месяц до начала войны вступил в партию, увлекавшегося чтением книг о героике гражданской войны, за перевал, в холодные горы, в неизвестность.

Иван Максимович — наш командир, я — начальник штаба соединения, беспокойно смотрим в просвет сосен. Там — тропа, тянется она с реки прямо к нам.

Командир ждет связных от Сизова. И я жду.

Спрашиваю у него:

— А они знают, где нас искать?

— Знают!

Командирская тревога едва ли не все заслоняла — он не сходил со своего места, стоял согнувшись, уперев взгляд в тропу.

Дождался: пришли бахчисарайцы. Лучше бы не приходили.

Андрей Бережной — старший связной, бывший секретарь райкома — без всяких вводных оглушил:

— Базы разграблены! Командир отряда Сизов убит!

Мы дали время Бережному на отдых. Он поспал, подкрепился олениной и подробно рассказал о том, что произошло в Бахчисарайском отряде.

И вот что мы узнали.

* * *

Семеновский ночной удар круто изменил обстановку в Качинской долине: строгая патрульная служба, никакого движения населения, вокруг сел окопы, комендантский контроль…

А через два дня неожиданный и ошеломляющий удар по главной партизанской базе. Нападал батальон, а вместе с ним явились и коушанские полицаи с тремя десятками подвод. Базу не искали — знали; начали с вина: выбили днище бочки, приложились как следует, и начался пьяный разгул. Пылали костры, жарилась каурма, звякали об деревья бутылки.

Сизова сдерживали вдвоем: Македонский и Черный. Он хотел бросить на грабителей отряд в полном составе, но разведчики Иван Иванович и Сидельников точно выследили: фашистам это и нужно. У них в резерве два батальона пехоты, ждут только момента, чтобы захлопнуть в капкан отряд целиком.

Кто-то из местных полицаев пьяно орал:

— Эй, Си…зо…ов!! Выходи! Ага, штаны мокрые, анасен-бабасен…

Грабеж, шумный, разухабистый, продолжался до поздней ночи.

Македонский увел отряд к лесничеству Марта.

Небо хмурилось, с деревьев слетали последние листья, только дубы, оставаясь одетыми, еще пуще потемнели.

Все черным-черно, черно и на душе.

Хозяйственный мужик и в самую тяжкую беду, когда смерть косит напропалую, не выйдет со двора, не закрыв за собой калитку.

Нечто подобное делал и Македонский. Положение отряда было гибельным, но Михаил Андреевич разведывал всю местность вокруг, на ходу подобрал под Мангушем скот, одну базу, о которой знали только он и Сидельников, к полуночи перепрятали в более надежное место.

Ему нужно было знать самое главное: завтра нападут фашисты на отряд или еще помешкают денек-другой?

В три часа ночи стало ясно: нападут! Уже в урочище Славич две роты, с Мангуша спустился в долину батальон, на Коушанском хребте — минометы.

Уйти или принять бой?

Комиссар осторожничает, предлагает перемахнуть шоссе Коуш — Бешуй и быть поближе к штабу района, то есть к нам.

Семенов, как всегда, рвется в бой. Он предлагает уже к рассвету захватить немецкие минометы, а потом шарахнуть по Славичу.

Сизов помалкивает и ждет, что предложит Македонский.

А Македонский не отрывал глаза от карты-километровки. Комиссар не сомневался: он отряд под удар не подставит.

И вдруг Македонский заявляет:

— Легко каратели войдут в лес в первый раз — легко войдут в десятый. Надо драться!