Крымская повесть - [39]

Шрифт
Интервал

— Я увидел фаэтон и вас в окне, — сказал теперь уже живой голос. — Вас не удивили автоматы в моем доме?

— Удивили, — спокойно ответил Владимир. — Вернее, заинтересовали. Но я к вам по очень срочному делу. От Марата.

Тщательно спрятанные за верхним карнизом лампионы освещали потолок мягким розоватым светом. И оттого казалось, что в кабинет заглянуло утреннее солнышко. Услышав пароль, хозяин оторвался от аквариума, поднялся, подал гостю руку, быстро не глянул, а именно заглянул в лицо, как можно заглянуть в чужое окно, тут же устыдясь собственного любопытства, и, наконец, взял в руки записку.

— От Александра Ивановича? Я так и думал, что он здесь. Почему же не пришел сам?

— Я ничего не могу добавить к тому, что сказано в записке.

— Понимаю, понимаю… Как тут не понять! Вам известно, что мы с Александром Ивановичем большие друзья? Нет! Неужто он ничего не рассказывал? А ведь он мне жизнь спас. Два года назад, в Швейцарии. Я сорвался и поехал по снежнику. Альпинист из меня, знаете ли, никакой. Он догнал — рискуя, падая. Но человек он находчивый — зацепились с помощью альпенштока. Тогда его Мария была еще жива.

— Мария?

— Ну да, его невеста… Но, вижу, и об этом он вам не говорил… Полно, да друзья ли вы?

— Я приехал сюда с поручением. Привез записку. К чему этот допрос? Время не терпит.

— Да, действительно, — сказал Шуликов. — И записка писана рукой Александра, и пароль верен. Просто я надеялся повидать, соскучился, а тут — не он, а вы… Уж не обижайтесь за откровенность.

— Я все понимаю. Что я должен взять?

— Наверное, те два ящика с револьверами, которые доставили две недели назад от Александра. Вот и все. Разве что моя коллекция — собираю уникальные охотничьи ружья.

— Давайте и ящики с револьверами, и всю вашу коллекцию.

— Так надо? — спросил Шуликов. — Хорошо. Идемте за мной. Извините, я в халате. Никого не ждал. Был, так сказать, в гостях у самого себя. Есть у меня, знаете ли, такая странная привычка. Если очень уж тоскливо, говорю сам себе: не отправиться ли в гости к Венедикту Андреевичу Шуликову? Любопытный, мол, человек. Отчего с ним не побеседовать часок-другой. И тогда направляюсь с визитом к себе самому. Случается, о чем-нибудь вслух втолковываю — тоже самому себе… Сегодня о многом размышлял. Перед самым вашим приходом — об исторических анекдотах и абсолютно ни на чем не основанных легендах. Кто, например, сказал, что Диоген сидел в бочке? Он любил работать в подвале, чтобы его не отвлекали внешние шумы. Кстати, в полуподвале, при свечах работает и наш Лев Толстой. Я сам у него спрашивал об этом во время его последнего визита в Севастополь… Или же — о Наполеоне. Удивительно, сколько вреда и горя он принес Франции! Между тем в той же Франции кое-кто называет себя бонапартистом! Что за странная логика? Памятники ему ставят. А тот же Карл XII своей неразумной политикой погубил Швецию, но в Стокгольме и сегодня существуют люди, его боготворящие. Сам там был и с некоторыми обитателями этого, ныне миролюбивого королевства спорил до хрипоты. Карл, Наполеон — что они сейчас, сегодня? Кому до них дело? Тени минувшего. Правда, тени небезопасные. Кстати, почему живописцы так любят изображать Наполеона на белом коне? Очередной анекдот. Только что прочитал научный трактат, из которого неопровержимо следует, что суеверный Буонапарте страх как боялся именно белых коней. Считал, что они приносят несчастье. И предпочитал лошадей любой другой масти…

— Я вас выслушаю в другой раз. То, что вы говорите, действительно интересно, но…

— Не ко времени! — закончил начатую Владимиром фразу Шуликов. — Извините. Сейчас. Малинюк, где ты? Помоги грузить.

У Шуликова оказалась действительно великолепная коллекция оружия. Естественно, дуэльные пистолеты и мушкеты различных образцов так и остались висеть на стенах или лежать в ящиках. Зато загрузили в экипаж несколько «смит-вессонов», кольтов и до десятка тульских двустволок. Вот только патронов оказалось маловато, а для охотничьих ружей — пороху, гильз и жиганов. Хозяин виллы и молчаливый человек, как понял Владимир, не то дворник, не то садовник, помогли перенести оружие в фаэтон. Шуликов сам сорвал со стены два французских гобелена, чтобы прикрыть опасный груз. А на дно уложили ящики с револьверами.

Садовник помогал носить ружья, укрывать их гобеленами. Делал это молча и нехотя, а затем, подойдя к Шуликову, пробурчал:

— И охота вам, хозяин? Ведь не вернут. Да и употребят для дел непотребных.

— Вечером получишь еще тридцатку, — загадочно ответил Шуликов. — И поменьше советов. Попытки давать советы без спросу — первый признак невроза. У тебя-то он откуда?

— Нету! — запричитал Малинюк. — Нету у меня нервов. Честный я!

— Не густо. Но лучше, чем ничего! — заметил Владимир Шуликову, когда фаэтон загрузили. — Вам лучше бы с нами не ездить. Поберегите репутацию.

— Никогда не дорожил, — улыбнулся Шуликов. — На что она мне?

— Как знать? Авось и пригодится.

— Где вы остановились? В «Кисте»? Можно мне сейчас отправиться в гостиницу и ждать вас там? — спросил Шуликов. — Мне совсем не улыбается перспектива провести вечер в одиночестве, кроме того, мне очень хотелось бы повидать Александра Ивановича.


Еще от автора Николай Григорьевич Самвелян
Казачий разъезд

Действие романа относится ко времени Северной войны, в центре повествования — Полтавская битва 1709 года и события, ей предшествовавшие.


Прощание с Европой

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Приключения, 1986

Сборник остросюжетных приключенческих произведений советских авторов.Содержание:Игорь Андреев. ПрорывОлег Кузнецов. Дальний поискНиколай Самвелян. Прощание с Европой. Диалоги, начатые на вилле «Гражина» и продолженные на Уолл-стритеАнатолий Селиванов. Гараж на пустыре.


Искатель, 1975 № 03

Ha I–IV стр. обложки — рисунок Н. ГРИШИНА.На II стр. обложки — рисунок Ю. МАКАРОВА к повести В. Мелентьева «Штрафной удар».На III стр. обложки — рисунок А. ГУСЕВА к рассказу И. Подколзина «Полет длиною в три года».


Московии таинственный посол

Роман о последнем периоде жизни великого русского просветителя, первопечатника Ивана Федорова (ок. 1510–1583).


Семь ошибок, включая ошибку автора

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Некто Лукас

Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.


Дитя да Винчи

Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.


Из глубин памяти

В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.


Порог дома твоего

Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.


Цукерман освобожденный

«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.


Опасное знание

Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.