Крымская повесть - [25]

— Да тут такое приключилось. Граммофонщик у нас завелся. Все на площади музыку крутил. Человек вроде тихий, спокойный и убогий. Так надо же — распространителем бунтарских листовок он оказался, а то и японским шпионом. Только что его арестовали. Листовки в граммофоне прятал.

— Листовки против сабли и пули — пустое, — небрежно махнул рукой Александр.

— Оно-то так, — согласился городовой, — только не имею я права не обращать внимания на то, что обязан не выпускать из поля зрения по службе. Вы сейчас куда?

— В Севастополь. И тоже по службе.

— Уж не по одному ли мы с вами ведомству, сударь, службу несем?

— Нет, по разным, — ответил Александр. — Но обоим предстоят трудные дни.

— Храни вас бог, сударь!

Поезд, как ни странно, пришел почти без опоздания. Купе было двухместным: бронза, хрустальные стаканы в латунных держателях, зеркала и красное дерево. Александр уложил на багажную полку саквояж и небольшой пакет.

— Любопытную историю услышали мы с вами. Городовой оставил регалии власти — шапку, саблю, написал записку, точно от престола отрекся… Отлично помню его: тучный господин, лицо растерянное, как у ребенка, получившего незаслуженный шлепок. Впрочем, все это чисто внешнее. «Тащить и не пущать» он, наверное, умел не хуже других своих собратьев… Помню и граммофон. В ту пору, когда он был еще цел. Около него колдовал какой-то тихий, потерянного вида человек. И вот оказалось, он расклеивал листовки. А теперь граммофон сломан. Сам человек под арестом. Скорее всего, дело пустячное. Бедный инвалид ни при чем. Может быть, и расклеивал листовки — наверняка что-нибудь наивное. Не исключено, сам их изготовлял. Одно ясно: любезные стражи порядка в панике, раз уж за инвалидом с граммофоном принялись охотиться. А сейчас запомните следующее. В Севастополе, на правом берегу Большого рейда, имеется устричный завод. Там выращивают специально завезенных из Франции устриц. Владеет устричными банками человек по имени Венедикт Андреевич Шуликов. Личность многоцветная, как радуга. Четкими убеждениями Шуликов не обзавелся, но при всем при том человек он безусловно добрый и по-своему весьма порядочный. Рядом с заводом вилла Шуликова. В случае чего, если мы друг друга потеряем из виду, а вам нужно будет спешно скрыться, можете всегда обратиться к нему от моего имени.

— Вы говорите так, будто впереди нас ждут беды…

— Кто знает, что нас ждет, — прервал его Александр. — Но одно ясно — мы с вами едем не на прогулку. Севастополь — база флота. А на флоте началось брожение, что тоже несомненный факт. Но среди матросов, не говоря уже об офицерах, еще очень мало социал-демократов. Разгром наших явочных квартир, аресты. Потому и мне пришлось спешно расконспирироваться — нет выхода. Приходится рисковать. В Севастопольском Совете сейчас сильно влияние эсеров и меньшевиков. Факт неприятный, но несомненный. Положение трудное. Нет четкого взаимодействия между рабочими и флотскими экипажами. Да и само недовольство отчасти стихийное. И солдаты и матросы часто отказываются повиноваться приказам, готовы к бунту. Вы знаете, что произошло недавно в Феодосии? Рядовой 52-го Виленского полка выстрелил в своего командира Герцыка, когда тот объявлял благодарность за успешный обстрел подошедшего к городу восставшего «Потемкина». Солдат хотел отомстить за погибших в восстании моряков. Теперь власти решают, как поступить с бунтарем — расстрелять или повесить? Даже подыскивают среди гражданских лиц палача. В Феодосии пока еще до всеобщего восстания не дошло. Командующий Одесским военным округом Каульбарс шлет телеграмму за телеграммой в Феодосию генерал-майору Шульцу с требованием исполнить приговор. А генерал-майор Шульц тоже фигура весьма зловещая. Он родственник того самого сенатора Шульца, который в свое время написал протест царю по поводу оправдательного приговора, вынесенного по делу Веры Засулич. Требовал, чтобы Засулич казнили, а заодно наказали и либеральных, так сказать, судей. Шульц-младший по характеру тоже похож на взбесившуюся таксу, готовую грызть и кусать кого угодно по искренней страсти к такого рода занятиям. Отдавать приказы о казнях ему не впервой. Года три назад, в бытность командиром Брестского пехотного полка, он занимался этим с неизменным удовольствием. Но все же в Феодосии палача пока что не отыскали. Отправили телеграмму в столицу с просьбой откомандировать специалиста таких дел в Феодосию… В общем, весело…

— Вы очень хорошо осведомлены о делах на юге.

— Я? — засмеялся Александр. — Обязан по роду деятельности. А «профессия» у меня хитрая. Такая «профессия», за которую орденов не дают, по службе не повышают, а по выслуге лет и пенсионом не обеспечивают. Ссылку куда-нибудь подальше — это пожалуйста.

— Вы какое-то время жили за границей?

— Было такое… Исключили из университета. Грозил суд. Товарищи решили, что мне правильнее на время уехать. Если бы не это, уже был бы дипломированным юристом. Короче, что вас интересует? Не социал-демократ ли я?

— Об этом не стоило и спрашивать. Сам догадался.

— У нас разговор начистоту. Я лишь дважды виделся с вами, но кое-что знаю от Людмилы Александровны. И верю вам. Да, конечно, мы оба — Людмила Александровна и я — принадлежим к самому последовательному крылу социал-демократии, к большевикам. Вам знакома фамилия — Ленин?