Крылья земли - [3]

— С собакой все же легче справиться, чем с самолетом, — сказал тогда начальник аэроклуба майор Степанов. — Посмотрим, как пойдет дело завтра. Завтра у нас будет комиссия, запомните все, чтобы был полный порядок.

Вечером, ложась спать в палатке, Костров пожаловался другу Васе Лосеву:

— За что он меня так не любит? Аж почернел весь, когда я подружился с Иммельманом. Собачьей дружбы и то ему стало жалко. Сам он хуже собаки. Вот увидишь, что завтра будет ко мне придираться.

На другой день приехала комиссия обследовать аэроклуб, и они летали в присутствии знаменитых летчиков с орденами. А у одного полковника, старшего в комиссии, была даже Золотая Звезда Героя.

Когда Костров поднялся в воздух, Степанов сказал полковнику, старому своему знакомому по совместной службе на Севере:

— Вот этот парень будет у меня орлом. Только никак не могу приучить к порядку. Никакого понятия о дисциплине. Как был сорванец-мальчишка, так и остался.

— Что ты от него хочешь, он же хорошо летает, — заметил полковник.

— Ты его не знаешь. Это только потому, что я вчера его наказал… А то бы он выкинул сейчас штуку сверх программы. Ему все себя показать хочется. Нашел кого удивить!

— Он хорошо летает, будет из него толк, — сказал полковник, глядя вверх.

Костров уже выполнил свое задание. Дело было простое — взлететь и сесть точно у посадочного знака. Показать точность расчета. Конечно, на глазах у такой комиссии хотелось сделать что-нибудь еще, но это могло для него плохо кончиться. А вдруг и вправду выгонят из аэроклуба. Медведь и так его не любит. Все-таки Костров волновался и сел немного хуже, чем делал это обычно.

— Хорошо сел, лучше других, — сказал полковник.

— Он может еще лучше. Это он на меня сердится, что я ему крылья связал.

Когда Костров подошел с рапортом, начальник сказал ему:

— Вы сели хорошо, лучше других. Но обычно вы можете еще лучше. Не надо волноваться. Повторите задание.

Костров повернулся и снова пошел к самолету.

— Ты сам его дразнишь, — сказал полковник. — Для парня это скучное дело, а ты его второй раз мучаешь.

— Пусть научится прежде всего молча делать то, что прикажут. Это самое главное. Без этого я его при всех талантах за версту не пущу к авиации. Я из него человека делаю, это потруднее, чем лошадь объездить или облетать машину.

Костров сел лучше, чем раньше, но все-таки хуже, чем мог. Он никак не мог еще справиться со своим волнением. Когда он снова подошел рапортовать, Степанов сказал ему:

— И все-таки вы можете лучше. Если сами не возражаете, попробуйте еще раз.

Светлые глаза Кострова сразу вспыхнули. Степанов заметил это и в упор придавил его своим тяжелым взглядом. Костров молча повернулся и снова пошел к машине. Так же как и первые два раза, он уверенно поднялся и сделал круг над аэродромом. Все следили за ним: ребята, знавшие характер Кострова, прекрасно понимали, что сейчас две воли ломают одна другую.

— Куда же он пошел? — спросил полковник, из-под ладони глядя в небо. Машина Кострова шла на посадку, но не в центр поля, а к самому краю — туда, где стояли жилые строения и учебные корпуса и где никто не садился.

— Сейчас выкинет штуку, — спокойно сказал Степанов. — Жаль, если все же придется выгнать из аэроклуба.

Костров стал садиться. Он садился у самых строений, и вот уже колеса коснулись земли и побежали по ровной площадке перед столовой. Здесь тоже хорошо можно было сесть. Машина пробежала до конца площадки и остановилась только тогда, когда колеса ее попали на клумбу с цветами — у дома начальника аэроклуба.

— Вот стервец, — спокойно сказал Степанов.

Костров издалека шел рапортовать. Лицо его было бледно и губы сжаты.

— Машина посажена точно на три точки, — сказал он, глядя прямо в глаза угрюмому человеку.

Степанов только чуть шевельнул бровью:

— В дежурную комнату, посиди там и подумай.

До вечера Костров просидел в дежурной комнате, где он мог вволю разглядывать плакаты с надписью: «Вступайте в аэроклубы!» В окно ему было видно, как начальник возится на клумбе, поправляя поломанные цветы. Рядом стоял начальник учебной части, они разговаривали, и нетрудно было догадаться о чем. Медведь его хочет выгнать, а тот подобрее, тот все-таки заступается.

— Я не понимаю, почему не расстаться, наконец, с Костровым, — говорил в это время начальник учебной части Степанову. Сам он был большой педант и не мог перенести мысли о том, что у комиссии останется нехорошее впечатление.

— Нипочем не расстанусь. Я ему еще покажу, где галки летают. Теперь его песенка спета.

— Наоборот, он теперь обнаглеет. А для нас такой позор был сегодня! Скажут, что не умеем воспитывать.

— Ничего не скажут. В комиссии тоже летчики, я сам с ними летал. Это ведь не бухгалтеры приезжали с ревизией. Теперь ему, Кострову, самая крышка будет. Теперь за него все дружки возьмутся, а то они до сих пор на него как на героя смотрели… Воспитывать труднее, чем выбросить человека. Эк он его, стервец, колесом переехал… — Он, кряхтя, потянулся через клумбу и выдернул поломанный мак с красной головкой. — Эти маки самый цвет для пчелы. Я вот еще скоро ульи заведу, мед в столовой будет. Выпустите-ка вы его из-под ареста. Мне теперь нечего с ним делать, пусть-ка его дружки сами заклюют.