Крылья Севастополя - [3]

Смахнув с брюк мелкие капельки воды, комэск направился прямо в наш «кубрик».

— Здравствуйте, товарищи летчики, — негромко поздоровался он. — Не ждали в гости соседа? — Чуть заметная улыбка тронула его полные губы. Он по очереди подошел к каждому из нас, крепко пожимая руку и представляясь: «Николахин». Затем сел на табуретку, снял фуражку. Волосы у него оказались пепельного цвета, какие-то негнущиеся, непокорные, что ли. Под светлыми, выгоревшими бровями — серые, чуть навыкате, глаза. Первое впечатление — некрасив, наверное, нелюдим.

— Давайте знакомиться ближе, — говорит он.

Сообщает приказ: создается новый авиаполк МБР-2, аэродром базирования — бухты Северной стороны в Севастополе. Полк с севастопольскими гидроавиачастями объединяется в бригаду, командиром которой назначен Герой Советского Союза полковник Раков.

Кто-то переспрашивает:

— Раков?

— Да, Раков. С Балтики прилетел.

Я приятно удивлен. Конечно, Ракова из наших мало кто знает, может, только заочно, по газетным статьям. А мне он знаком хорошо: после окончания училища служил на Балтике под его командованием. Мы прибыли из училища в Ленинград накануне военных действий на Карельском перешейке. С первых дней советско-финляндского конфликта полк принимал активное участие в боях, МБР-2 по нескольку раз в день уходили на задание. Нас, неоперившихся «птенцов», в бой пока не посылали, тренировали на земле. А командир полка летал непрерывно. Он прославился дерзкими бомбовыми ударами по аэродромам и портам противника, не раз бомбил вражеские корабли, прикрывавшиеся сильным зенитным огнем. Тогда, в 1940 году, В. И. Ракову за выдающиеся боевые заслуги было присвоено звание Героя Советского Союза. Высокий, худощавый, с очень смуглым лицом и черными с прищуром глазами, он был суров, краток, говорил негромко, но в каждом слове чувствовалась твердость характера, внутренняя собранность. Для нас он был образцом летчика и командира. Теперь под командованием этого человека нам предстояло воевать в Севастополе.

А Николахин между тем продолжал:

— Ваша группа вливается в нашу эскадрилью целым звеном. Командиром звена остается старший лейтенант Грибков. Вылет завтра. Посадка в бухте Матюшенко. Летим звеньями, чтобы не привлекать внимание врага. Первым идет ваше звено. Проработка летного задания — в семь ноль ноль. А сейчас — еще раз проверить машины, особенно вооружение.

…Вылетели рано утром. Погода неважная, над морем низко висят облака. Но нас это радует: меньше вероятность встречи с немецкими самолетами-«охотниками».

Идем под облаками, близко к берегу не подходим. Хотя на феодосийском рейде стоят наши катера, мы постоянно помним о том, что враг — рядом, на Южном берегу, следит за каждым нашим шагом, помышляя о дальнейшем наступлении. Да и летим мы не на разведку в море, а в осажденную крепость черноморских моряков. Надо быть начеку ежеминутно, ежесекундно.

Приближаемся к Севастополю. У мыса Сарыч, который: крутой скалой обрывается в темно-синие воды Черного моря, свирепствует шторм. Ветер с такой силой срывает брызги с гребней волн, что на поверхности воды образовалось сплошное серо-дымчатое покрывало. В кабине самолета не слышен грозный рокот моря, но даже одного взгляда вниз достаточно, чтобы представить ярость стихии.

Три самолета идут плотным строем, крыло к крылу. Я хорошо вижу напряженное лицо штурмана ведущего самолета — Саши Шевченко. Он поглядывает вниз, сокрушенно качает головой. Понятно: откажи сейчас мотор, и никакое мастерство пилота не спасет, самолет при посадке в такой шторм разлетится в щепки.

Оглядываюсь на Астахова. Тот с улыбкой показывает большой палец: дескать, на борту все в порядке.

А море бушует. Кажется, этому шторму не будет конца… Но вот показался мыс Херсонес, за ним — Севастопольская бухта, и шторм мгновенно стих, будто изнемог в неравной борьбе. Косматые тучи отодвинулись куда-то на северо-запад, открылось безбрежное голубое небо.

Перед нами лежал Севастополь. В глубоком тылу врага, связанный с родной страной только морем, город вел тяжелую, беспримерную борьбу. У всех в памяти еще звучали слова клятвы Алексея Калюжного, одного из защитников дзота № 11: «Родина моя! Земля русская! Я, сын Ленинского комсомола, его воспитанник, дрался так, как подсказывало мне мое сердце. Я умираю, но знаю, что мы победим. Моряки-черноморцы! Держитесь крепче, уничтожайте фашистских бешеных собак! Клятву воина я сдержал. Калюжный».

Эту клятву повторяли все севастопольцы, и нам тоже хотелось завоевать право с гордостью повторить ее.

Сверх ожидания Севастополь встретил приветливо — без артобстрела, без налета вражеской авиации. Астахов сделал разворот над городом и пошел на посадку. Приводнился отлично, выключил мотор, открыл плексигласовый фонарь. «Порядок!» — сказал он, вылезая из кабины. Рядом произвели посадку Кудрин и Грибков. К самолетам уже торопливо «топал» маленький катер.

Над бухтой раскинулось спокойное, ласковое небо, казалось, будто никакой опасности нет и в помине. Но мы-то знали, что это не так. Встретивший нас капитан Смирнов поторапливал:

— Поскорее в кубрик, пока не накрыли.