Крылья голубки - [197]
Кейт, со своей стороны, в эти минуты задержала внимание на плечах и спине Деншера, которые он столь фамильярно к ней обратил, задержала внимание, как бы изучая их выражение, намекающее на до сих пор не высказанное, на отсутствующие связи, какие ей вечно приходилось выявлять. Результатом ее напряженного внимания было то, что она опять взяла управление на себя:
– Ты получил то, о чем ты говоришь, вчера вечером?
– Придя с Флит-стрит на час раньше, чем обычно, я обнаружил его на столе, среди нескольких других писем. Но мои глаза сразу, поразительным образом, увидели именно его – сразу, еще от двери. Я его узнал, понял, что это такое, даже его не коснувшись.
– Это можно понять. – Кейт слушала Деншера с уважительным вниманием. Однако тон его был настолько необычен, что она тотчас добавила: – Ты так говоришь о нем, будто так его и не коснулся.
– О, конечно коснулся! Я чувствую себя теперь так, будто с тех пор только и делаю, что его касаюсь. Я очень крепко, – продолжал он, как бы желая выразиться яснее, – держу его в руках.
– Тогда где же оно?
– О, оно здесь, со мной.
– И ты принес его, чтобы показать мне?
– Я принес его, чтобы показать тебе.
Деншер произнес эти слова так четко, что, вдобавок к другим его странностям, они прозвучали почти весело; однако он не сдвинулся с места, не сделал никакого движения, подтверждающего слова. Соответственно, Кейт могла опять-таки лишь выжидающе смотреть на него, тогда как его взгляд, каким бы странным это ни казалось, снова наполнился совсем иной мыслью.
– Но теперь, когда ты его принес, ты почувствовал, что этого вовсе не хочешь?
– Невероятно хочу! – ответил он. – Только ведь ты мне ничего не говоришь.
В ответ на это она улыбнулась ему, как мать улыбается неразумному дитяти:
– Мне представляется, я говорю тебе ровно столько, сколько ты говоришь мне. Ты ведь даже еще не сказал, почему те объяснения, какие тебе нужны, не исходят из полученного тобою документа. – И тут, поскольку он не ответил, ее вдруг озарило. – Ты хочешь сказать, что ты его не прочел?!
– Я его не прочел.
Кейт смотрела на Деншера во все глаза:
– Так как же я могу тебе с этим письмом помочь?
Он снова двинулся прочь от нее, а она по-прежнему сидела неподвижно; сделав пять решительных шагов, он снова встал перед нею:
– Сказав мне кое-что. Это что-то такое, что тебе известно, но ты не захотела мне сказать несколько дней назад.
Кейт была в замешательстве:
– Несколько дней назад?
– В первый раз после моего возвращения. В то воскресенье, когда я к вам приходил. И вообще, что ему надо от нее в такой ранний утренний час? – продолжал Деншер. – Что означает это его присутствие в ее карете?
– Да про кого ты говоришь?
– Про того человека – про лорда Марка, разумеется. Что все это знаменует?
– Для тетушки Мод?
– Да, моя милая. И для тебя. Это более или менее сводится к одному и тому же; и это то, чего ты не захотела мне сказать несколько дней назад, когда я задал тебе этот вопрос.
Кейт попыталась вспомнить их разговор несколько дней назад.
– Ты не спрашивал меня ни про какой ранний час.
– Я спрашивал, когда ты виделась с ним в последний раз – то есть до его второго вторжения в Венецию. Ты не захотела ответить, и, так как мы говорили о вещах сравнительно более важных, я не стал настаивать. Но, знаешь ли, милая моя, факт остается фактом: ты не захотела мне ответить.
Две вещи в речи Деншера, видимо, задели Кейт более, чем остальные.
– Я не захотела ответить? А ты не стал настаивать? – Она смотрела на него холодным, озадаченным взглядом. – Ты говоришь так, будто я и правда что-то от тебя утаиваю.
– Ну вот видишь, – упорно продолжал он. – Ты и теперь ничего мне не говоришь. Все, что мне нужно узнать, – все-таки пояснил Деншер, – есть ли, с твоей точки зрения, какая-то связь меж тем действием с его стороны, какое практически явилось шоком – о, вне всякого сомнения! – шоком, ускорившим для Милли то, что теперь произошло, и чем-то, что произошло до этого с ним самим. Каким образом, ради всего святого, удалось ему узнать, что мы обручены?
V
Кейт медленно поднялась на ноги: после того как она зажгла свечи и села в кресло, это стало первым сделанным ею движением.
– Ты хочешь обвинить меня в том, что именно я, видимо, ему об этом сообщила? – Она говорила не столько в возмущении, сколько в смятении и тревоге – она даже побледнела еще больше.
Видно было, что Деншер тотчас это почувствовал.
– Моя дорогая, я ни в чем не пытаюсь тебя винить, только я совершенно измучился и, кажется, вообще ничего не понимаю. Что этой скотине за дело до нас, скажи на милость?
– И правда – что ему за дело? – спросила Кейт.
Она покачала головой, словно мгновение спустя нашла возможность мягко отнестись к его неразумию. В этом для него – что практически не оставалось им незамеченным – проявлялась, наполовину непоследовательно, та ее нежность, благодаря которой ей прежде так часто удавалось в случае какого-либо разногласия склонить его на свою сторону. Того же она добивалась и теперь, и Деншер, по сути, прекрасно понимал это; тем не менее он все равно неизбежно принимал ее условия. Кейт стояла там, совсем близко к нему, что-то в ее терпеливой позе позволяло думать, что, когда он заговорил более просительно, она предположила, что он собирается ее поцеловать. Оказалось, что это не так, тем не менее его продолжающиеся расспросы стали более спокойными.
Повесть «Поворот винта» стала своего рода «визитной карточкой» Джеймса-новеллиста и удостоилась многочисленных экранизаций. Оригинальная трактовка мотива встречи с призраками приблизила повесть к популярной в эпоху Джеймса парапсихологической проблематике. Перерастя «готический» сюжет, «Поворот винта» превратился в философский этюд о сложности мироустройства и парадоксах человеческого восприятия, а его автор вплотную приблизился к технике «потока сознания», получившей развитие в модернистской прозе. Эта таинственная повесть с привидениями столь же двусмысленна, как «Пиковая дама» Пушкина, «Песочный человек» Гофмана или «Падение дома Ашеров» Эдгара По.
В надежде на удачный брак, Евгения, баронесса Мюнстер, и ее младший брат, художник Феликс, потомки Уэнтуортов, приезжают в Бостон. Обосновавшись по соседству, они становятся близкими друзьями с молодыми Уэнтуортами — Гертрудой, Шарлоттой и Клиффордом.Остроумие и утонченность Евгении вместе с жизнерадостностью Феликса создают непростое сочетание с пуританской моралью, бережливостью и внутренним достоинством американцев. Комичность манер и естественная деликатность, присущая «Европейцам», противопоставляется новоанглийским традициям, в результате чего возникают непростые ситуации, описываемые автором с тонкими контрастами и удачно подмеченными деталями.
Роман «Американец» (1877) знакомит читателя с ранним периодом творчества Г. Джеймса. На пути его героев становится европейская сословная кастовость. Уж слишком не совпадают самый дух и строй жизни на разных континентах. И это несоответствие драматически сказывается на судьбах психологически тонкого романа о несостоявшейся любви.
Виртуозный стилист, недооцененный современниками мастер изображения переменчивых эмоциональных состояний, творец незавершенных и многоплановых драматических ситуаций, тонкий знаток русской словесности, образцовый художник-эстет, не признававший эстетизма, — все это слагаемые блестящей литературной репутации знаменитого американского прозаика Генри Джеймса (1843–1916).«Осада Лондона» — один из шедевров «малой» прозы писателя, сюжеты которых основаны на столкновении европейского и американского культурного сознания, «точки зрения» отдельного человека и социальных стереотипов, «книжного» восприятия мира и индивидуального опыта.
В сборник входит девять повести и рассказы классика американской литературы Генри Джеймса.Содержание:ДЭЗИ МИЛЛЕР (повесть),СВЯЗКА ПИСЕМ (рассказ),ОСАДА ЛОНДОНА (повесть),ПИСЬМА АСПЕРНА (повесть),УРОК МАСТЕРА (повесть),ПОВОРОТ ВИНТА (повесть),В КЛЕТКЕ (повесть),ЗВЕРЬ В ЧАЩЕ (рассказ),ВЕСЕЛЫЙ УГОЛОК (рассказ),ТРЕТЬЯ СТОРОНА (рассказ),ПОДЛИННЫЕ ОБРАЗЦЫ (рассказ),УЧЕНИК (рассказ),СЭР ЭДМУНД ДЖЕЙМС (рассказ).
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«В Верхней Швабии еще до сего дня стоят стены замка Гогенцоллернов, который некогда был самым величественным в стране. Он поднимается на круглой крутой горе, и с его отвесной высоты широко и далеко видна страна. Но так же далеко и даже еще много дальше, чем можно видеть отовсюду в стране этот замок, сделался страшен смелый род Цоллернов, и имена их знали и чтили во всех немецких землях. Много веков тому назад, когда, я думаю, порох еще не был изобретен, на этой твердыне жил один Цоллерн, который по своей натуре был очень странным человеком…».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
Историческая трилогия выдающейся норвежской писательницы Сигрид Унсет (1882–1949) «Кристин, дочь Лавранса» была удостоена Нобелевской премии 1929 года. Действие этой увлекательной семейной саги происходит в средневековой Норвегии. Сюжет представляет собой историю жизни девушки из зажиточной семьи, связавшей свою судьбу с легкомысленным рыцарем Эрландом. Это история о любви и верности, о страсти и долге, о высокой цене, которую порой приходится платить за исполнение желаний. Предлагаем читателям впервые на русском все три части романа – «Венец», «Хозяйка» и «Крест» – в одном томе.
Люси Мур очень счастлива: у нее есть любимый и любящий муж, очаровательный сынишка, уютный дом, сверкающий чистотой. Ее оптимизм не знает границ, и она хочет осчастливить всех вокруг себя. Люси приглашает погостить Анну, кузину мужа, не подозревая, что в ее прошлом есть тайна, бросающая тень на все семейство Мур. С появлением этой женщины чистенький, такой правильный и упорядоченный мирок Люси начинает рассыпаться подобно карточному домику. Она ищет выход из двусмысленного положения и в своем лихорадочном стремлении сохранить дом и семью совершает непоправимый поступок, который приводит к страшной трагедии… «Три любви» – еще один шедевр Кронина, написанный в великолепной повествовательной традиции романов «Замок Броуди», «Ключи Царства», «Древо Иуды». Впервые на русском языке!
Джеймс Джойс (1882–1941) — великий ирландский писатель, классик и одновременно разрушитель классики с ее канонами, человек, которому более, чем кому-либо, обязаны своим рождением новые литературные школы и направления XX века. Роман «Улисс» (1922) — главное произведение писателя, определившее пути развития искусства прозы и не раз признанное лучшим, значительнейшим романом за всю историю этого жанра. По замыслу автора, «Улисс» — рассказ об одном дне, прожитом одним обывателем из одного некрупного европейского городка, — вместил в себя всю литературу со всеми ее стилями и техниками письма и выразил все, что искусство способно сказать о человеке.
Самый популярный роман знаменитого прозаика Арчибальда Кронина. Многим известна английская пословица «Мой дом — моя крепость». И узнать тайны английского дома, увидеть «невидимые миру слезы» мало кому удается. Однако дом Джеймса Броуди стал не крепостью, для членов его семьи он превратился в настоящую тюрьму. Из нее вырывается старшая дочь Мэри, уезжает сын Мэт, а вот те, кто смиряется с самодурством и деспотизмом Броуди — его жена Маргарет и малышка Несси, — обречены…