Крыло беркута. Книга 2 - [17]

— Кто поставит крепость? — спросил царь и сам ответил: — Ты же, Ивашка, и поставишь!

Выродков встал, поклонился степенно — чувствовалась в нем уверенность в себе.

— Как скоро управишься?

— И году, государь, не пройдет, людей бы мне токмо поболе. Мы все загодя в лесах срубим, по матушке Волге на плотах спустимся и тут срубы поднимем…

— Людишек по надобности отберешь из войска. И — ставь городок. С богом!

8

Вместе с другими самого разного рода вестями и слухами из кочевья в кочевье, из племени в племя передавалась весть о том, что какой-то путник, сопровождаемый загадочной женщиной, разыскивает тамьянцев. Дошла она и до Шакмана-турэ. К этому времени племя Тамьян, перевалив через Урал, затаилось в горном распадке у реки Кызыл.

Долгая, тяжелая дорога и неожиданные столкновения в пути разорили и изнурили тамьянцев до такой степени, что, казалось, пройдут годы и годы, пока они придут в себя, оправятся от ударов судьбы. От могущества племени, с которым некогда считались не только в окрестностях горы Акташ, но и дальше, вплоть до берегов полноводного Ика, остались лишь воспоминания. Не тот был теперь и Шакман-турэ, прежде — самоуверенный и высокомерный, правивший племенем твердой рукой и мечтавший подчинить себе мелкие соседние племена и роды. Порастерял он свои былые качества. Если в пору обитания тамьянцев у горы Акташ соседи не без зависти следили, как из года в год росли богатство и слава Шакмана, то теперь досужие люди могли бы последить, как слабеет он, приближаясь к старости, и становится все бедней и бедней. За Уралом почувствовал себя Шакман птицей с подбитым крылом.

И все же, приткнувшись после долгих мытарств в этом урочище, тамьянцы вздохнули с облегчением. Почти чудом избежав полного разгрома, не рассеявшись по белому свету, не потеряв сплоченности, они отыскали сравнительно спокойное место для укоренения, и это явилось для них немалым счастьем. Да, они отметили свой путь могилами близких, да, лишились большей части скота и имущества, но как бы то ни было, племя уцелело. И клич, и птицу, и древо священное оно сохранило, и тамги своей не потеряло. Разве же это само по себе не счастье?

Такими вот рассуждениями утешал себя Шакман-турэ и доволен был тем, что и сам жив, и племя живо — оно не откажет ему на старости лет в поддержке и защите.

А тут еще пришла весть о путнике, разыскивающем тамьянцев. «Кто бы это мог быть? Уж не сын ли?» — подумал Шакман. И встрепенулась его измученная тревогами душа, потеплело на сердце. Старался он не выдавать свои чувства — главе племени при любых обстоятельствах надлежит сохранять выдержку — но нет-нет да мелькала на его лице улыбка — отсвет надежды, уже погасшей было и вдруг блеснувшей опять вечерней зарницей. «Может быть, решил всевышний ниспослать мне на склоне лет моих безмерную радость, может быть, ищет нас мой Шагали! — утверждался в догадке Шакман, и хороший довод, подкрепляющий ее, нашел: — Путник тот не одинок, с ним — женщина. Стало быть, отыскал Шагали жену свою законную, возвращается с Минлибикой, везет племени сноху…»

И сбылась надежда, не обмануло Шакмана вещее отцовское сердце: сын, по которому он так долго тосковал, в самом деле вернулся в родное племя.

Тамьянцы встретили его с искренней радостью. Если даже у акхакалов глаза повлажнели, что уж говорить про старушек! Не было, пожалуй, среди них ни одной, у кого уголок платка не намок. Молодые, правда, выражали радость без слез, зато каждый из егетов, здороваясь с Шагалием, восторженно выкрикивал что-нибудь. Его поздравляли с возвращением, им восхищались: здоров, раздался в плечах, возмужал!

Женщины с любопытством поглядывали на его спутницу, переговаривались: бэй, это ж не Минлибика! Откуда такая, из каких краев, чья дочь? Одним, как бывает в таких случаях, она сразу понравилась, другим — не очень. Молодушки побойчей сразу же попытались сблизиться с ней, завязать беседу. Не добившись от незнакомки ни слова, подумали сначала, что она стесняется, потом решили — гордячка, и отошли, обидевшись.

Шакман, опасаясь испортить настроение милого сердцу сына, не стал в день встречи докучать ему вопросами о странной его спутнице. Шагали ждал разговора о ней, надо же было объясниться, но раз отец не спрашивал, он тоже ничего не сказал. Лишь на следующий день, когда путники, как говорится, отряхнули с себя дорожную пыль, отдохнули, умылись-почистились, Шакман, наконец, осторожно спросил:

— Не нашел?.. — И видя, что сын, не поняв вопроса, удивленно вскинул брови, пояснил: — Ты же поехал искать Минлибику. Не отыскал, спрашиваю, что ли?

— Нет, отец, не отыскал. Зато вот другую встретил. Другую сноху привез тебе.

— Это я и сам вижу. Кто она? Из знатной семьи? Дочь турэ?

— Да нет, не дочь турэ. Но хорошая женщина. Очень отзывчивая, душевная.

— Ну, какая она — жизнь покажет. Пока рановато, говорю, хвалить. Я вижу, не нашей она крови. Что ж ты, думал — среди своих невесты тебе не найдется?

— Об этом я просто не думал, отец. Так уж вышло…

Шагали намеревался рассказать о жене все, ничего не скрывая, но определение «не нашей крови» смутило его, и он от своего намерения пока что отказался. Сказал только, чтобы оправдаться: