Крылатая гвардия - [20]
В разгаре трапезы командира полка вызвали на аэродром. Но майор вскоре возвратился вместе с худощавым черноволосым летчиком, не успевшим даже переодеться, — он был в меховой тужурке и в высоких мохнатых унтах.
— Щербина к пирогу не опоздает! — пошутил кто-то за столом.
— И имеет на него полное право, — сказал Романов. — Сбил над озером «Хейнкеля».
Антоныч посадил юношу рядом с собой, обнял его за плечи и долго не снимал руки.
…И с тех пор стало традицией у хлебопеков — приезжать к истребителям в гости с выборгским кренделем. Каждый раз становился он всё краше, пышней и слаще.
Спустя несколько лет после победы вспомнили мы об этом эпизоде из времен ленинградской блокады, и захотелось снова возвратиться к выборгскому кренделю.
Ну, прежде всего, что это за крендель такой — выборгский? Почему он так называется? В блокаду недосуг было рыться в справочниках или энциклопедиях…
Вот какую историю мы узнали из «Ведомостей Санкт-Петербургской полиции» № 201 за 1871 год.
…Однажды Петр Великий, будучи в Выборге, отведал местные крендели, и так они ему понравились, что велел он доставлять эти вкусные изделия в Петербург. Выборгские крендели стали лучшим угощением на петровских ассамблеях. Вскоре пекаря-финны открыли в Петербурге несколько пекарен и монопольно продавали выборгские крендели покупателям побогаче, более ста лет всячески скрывая от русских и немецких пекарей секрет их изготовления.
Но вот в начале тридцатых годов XIX века пекарь-ярославец Иван Иванов, содержавший маленький пирожковый куренек, решил во что бы то ни стало узнать секрет выборгской сдобы. Пытался было выведать что-либо у петербургских мастеров-финнов, куда там — молчат. Тогда Иванов снарядил своего молодого сына Александра в Выборг: пусть купит кренделей побольше, чтобы знать, «не вредны ли они русской публике», а если случай к тому подвернется, и выведает нужные рецепты.
Вскоре молодой Иванов не только узнал все тайны приготовления выборгских кренделей, но и начал печь их не хуже коренных местных пекарей. Возвратился он в Петербург, и «куренек у Симеоновского моста» быстро приобрел известность на весь город. Понравились крендели и в Зимнем дворце (Иванов был удостоен герба и звания придворного крендельщика), и простому люду.
Ивановские «выборгские крендели» стали выпекать и другие русские мастера. Мука на них шла самая лучшая, так называемая конфетная и, кроме того, толченый рафинад (лучше тростниковый, а не свекловичный, уменьшающий припек), топленое русское масло, изюм, коринка, кардамон, мускатный орех, яйца, сливки, цукат…
Вот что такое настоящий выборгский крендель, спечь который для друзей-летчиков мечтал в блокаду булочных дел чудодей, мастер пирожных и тортов, сдобы и баранок Павел Антонович Никитин…
И нам захотелось разыскать хотя бы некоторых участников первой встречи летчиков и пекарей.
Позвонили в трест хлебопечения. Жив и здравствует Антоныч!
В штабе сказали:
— Вряд ли найдется сейчас кто-нибудь из ваших знакомых в Ленинграде. Хотя, одну минуточку, подождите. Тут говорят, что Герой Советского Союза майор Щербина отдыхает в Пушкине. Как повидать его? Поможем…
И вот мы едем с Щербиной в гости к Антонычу. Старика решили не предупреждать, нагрянуть неожиданно.
Сидим в кабинете директора хлебозавода «Красный пекарь». Он звонит в цех и просит прислать бригадира Никитина. Ждем. Летчику не терпится, он выходит из кабинета и сталкивается в дверях с Антонычем.
Так и застыли они оба на пороге и, как обычно в таких случаях, не знают, с чего начать.
— Ты бы о друзьях сказал, — говорит старик. — Романов-то где теперь? Небось, дивизией командует?
— Нет Романова, — склоняет голову Щербина, — сбили Бориса Николаевича над Гатчиной. И Леши Севастьянова нет. Помнишь его? И Вася Корень погиб.
Они стояли друг против друга, и чудилось обоим, что тут же, рядом с ними, майор Романов с его мягким грудным баском, коренастый улыбчивый Севастьянов, стремительный порывистый Корень. Вспомнили о Мациевиче и Жидове, ставших героями.
— Что же это мы с места не двигаемся? — спохватывается Антоныч. — Идем, хозяйство свое покажу.
И он ведет летчика с этажа на этаж. Мимо огромных чанов, в которых растет и дышит тесто. Мимо сверкающих белизной автоматов, этих умниц, что сами и месят, и режут, и отвешивают тесто. Мимо длинных столов, за которыми сидят молодые работницы, — по быстрым, неуловимым движениям их рук можно безошибочно определить, чью школу они прошли: никитинскую. Мимо гигантских, пышущих жаром электрических печей.
Он ведет летчика вдоль несметного числа полок, на которых чего-чего только нет: батоны сахарные и простые, халы, плетенки, подковки, калачи, кольца, плюшки, пряники медовые и мятные, торты, пирожные и, конечно же, выборгские крендели, настоящей, сдобной выпечки. Сотня с лишним названий!
— Вот это и есть, — говорит старый пекарь, вспоминая сказанное им на аэродроме, — наше искусство во всей своей силе. Богато?
