Крылатая гвардия - [75]

Звено Алексея Тернюка держится слева и чуть ниже меня. За ними один свободный "лавочкин" - это Жигуленков.

- Борис, что ты тащишься сзади? - И передаю ему: - Подтянись!

Ответа не услышал. "Если не радиостанция, то, наверное, передатчик отказал", - решил я. И минуты через полторы-две, когда мы уже было начали снижаться, увидел, как к Борису крадется "сто девятый". У меня в горле пересохло.

- Сзади "шмитты"! - кричу на весь эфир, надеясь, что Жигуленков все-таки услышит мой голос. - Борис! в Шмитты"!

Резко развернувшись, кидаю машину на помощь товарищу. Но "мессершмитт" все-таки успевает дать очередь по "лавочкину" и ныряет под нашу четверку. Коварный бандит уходит безнаказанно. А самолет Жигуленкова, не меняя курса, со снижением, оставляя за собой слабый след дыма, летит в направлении аэродрома, на котором базировались "яки".

Наша группа дважды разворачивалась на сто восемьдесят градусов. В небе ни "шмитта", ни машины Бориса. Обескураженные внезапной атакой фашистского истребителя, мы также направляемся на "яковский" аэродром. До рези в глазах осматриваем сверху каждую машину. Где-то там наш товарищ, живой и невредимый, должно быть, стоит на плоскости подбитого "лавочкина" и машет нам шлемофоном: все, мол, обошлось, извините, дал маху, зеванул...

Но Жигуленкова там не было, и не могло быть... Вернувшись на точку и доложив командиру полка, я прошу запросить соседей: не произвел ли наш "лавочкин" посадку у них. Ответ краток и категоричен: самолет упал в трех километрах восточнее местечка Бешменсед, летчик погиб.

...Потеря Бориса Жигуленкова оказалась для меня особенно тягостной. Меня мучило сознание того, что я не уберег товарища. Никак не верилось, что Бориса нет. Хотя все погибшие однополчане - люди высокой души и большого мужества, но и среди близких, верных друзей бывают самые дорогие. Таким человеком был для меня Жигуленков. Мне импонировала его летная дерзость, самоотверженность бойца. Да и в характерах наших было иного общего, схожего.

Оказалось, что у Бориса недавно родилась дочь. А он даже не успел получить письмо от жены, в котором говорилось, что появилась новая жизнь - радость, надежда, будущее...

Похоронить героя мы решили на его родине, в Москве. А пока - траурный митинг, короткое прощание. Прах в закрытом металлическом гробу отправили в Румынию для временного захоронения на кладбище города Арад. Через год, после окончания войны, в декабре сорок пятого, останки храброго воина были перевезены в Москву. Клятва, данная мотористом самолета А. З. Хаплийчуком у гроба Жигуленкова, выполнена...

Да, Александр Зиновьевич Хаплийчук много сделал для того, чтобы память о его командире была живой и действенной. Это он с командировочным предписанием (перед своей демобилизацией) доставил железнодорожным транспортом останки Бориса в Москву. Его стараниями при содействии Бауманского райкома партии и главного штаба ВВС солдат-москвич был похоронен с воинскими почестями на Новодевичьем кладбище. С его помощью пионерские дружины в 690-й школе и в 109-й школе-интернате названы именем героя. Под руководством Хаплийчука 8 и 9 Мая в Москве происходят периодические сборы однополчан. За неутомимость в военно-патриотической работе, за сохранение светлой памяти о своем командире ему благодарны не только родные, близкие и однополчане погибшего, но и тысячи москвичей.

Вместе с войсками 2-го Украинского фронта наш авиаполк продвигался в глубь Венгрии. Мы старались не отрываться от передовой и вскоре перелетели под Яса-роксалаш на аэродром Виснэк.

Рекогносцировка точек стала уже моей постоянной обязанностью, неписаным законом. Так, 30 ноября, облетев несколько аэродромов, веду своих летчиков в Виснэк, а 5 декабря - две группы 179-го братского полка в Тисо-Федваль. Всего лишь неделю работаем с этого места - прикрываем наши войска в районе Хатвана и снова вперед, теперь перебазируемся на аэродром То-Алмаш.

В горах прошли ливневые дожди, потоки воды хлынули вниз, в долины, рекам стало тесно в своих руслах. Они взбухали, как тесто на дрожжах, и, накопив силу, рвались с берегов на пойменный простор. Достигнув низовьев, вода затопила равнину, где располагались несколько аэродромов нашего корпуса.

На следующее утро после начала столь яростных атак стихии мне пришлось на автомашине отправиться в штаб корпуса, который располагался значительно севернее нашей точки. Потоки хлынувшей воды успели перерезать в некоторых местах дорогу, создав в низинах настоящие озера. Правда, в начале пути особенных затруднений в движении транспорта не было. Однако после полудня, когда мы тронулись в обратный путь - а он проходил по той же дороге, разыгравшаяся стихия набрала такую мощь, что проезд колесного транспорта стал просто невозможен. Шоссе, не говоря уже об окружающей его низине, представляло собой сплошную водную гладь, и пожилой усатый дядька, шофер, каким-то неуловимым чутьем (думаю, опытом профессионала) угадывал проезжую часть дороги. Ориентировался он по деревьям и полузатопленным автомобилям на обочинах.

Проезжая мимо аэродрома, на котором базировались "яки", мы увидели вместо летного поля огромное озеро. Из спокойной его глади, казалось, выскочили дельфины да так и повисли в воздухе. А это было не что иное, как лопасти винтов, и среди них, как здоровенная пасть кита, верхняя часть кабины транспортного самолета Си-47. Истребителей не было видно, они скрылись под водой.