Крузо - [130]
Речь шла и о множестве неудачных попыток к бегству, только о безымянных погибших я не нашел ни слова, нигде. Ни места находки, ни даты, ни могилы, лишь туманные ссылки на захоронение в Копенгагене. Странным образом то и дело мелькало число 15, 15 неизвестных жертв, как там писали, море вынесло на берега Дании. Я спросил себя, откуда могла взяться эта цифра. Независимо от часто упоминаемого скрытого количества, которое предположительно, как там писали, во много раз больше, этих покойников все же идентифицировали как восточных немцев. Кто-то их видел и установил: они оттуда. «Когда наши рыбаки в акватории между Мёном и Рюгеном поднимали на палубу донную сеть, среди рыбы иной раз обнаруживались трупы. Мне вспоминаются двенадцать таких покойников. Мы доставили их сюда, на сушу, и передали в Копенгаген, в Институт судебной медицины».
Это наверняка сокращенное описание событий, сокращенное до самого существенного, вполне под стать старому смотрителю порта, без упоминания полиции, патологоанатомов, прокурора и всего танатократического аппарата: куда-то эти тела надо было девать. Наверняка существовали документы, отчеты о вскрытии и могила, которую можно найти. Не музей, конечно, но хоть что-то.
Сначала я написал в Институт судебной медицины Копенгагенского университета, Retspatologisk afdeling, разноцветный морг. Ответ пришел незамедлительно. Конечно, в моем письме описаны «интересные и жуткие события», но, к сожалению, они ничем не могут мне помочь. Все вскрытия производились по распоряжению полиции, и соответствующие отчеты находятся в ведении полицейских властей. Поэтому они вынуждены переадресовать меня в полицию Южной Зеландии и Лолланн-Фальстера, Парквай, 50, Нествед. Подписал письмо профессор Ханс Петер Хауген, государственный патологоанатом, а не Сёренсен, который, вероятно, уже вышел на пенсию. С помощью приятельницы, владеющей датским, я сформулировал запрос как можно точнее, и снова ответ пришел быстро. Аллан Лаппенборг из секретариата полиции Южной Зеландии и Лолланн-Фальстера, области, охватывающей две трети южного побережья Дании, сообщал, что в его документации ни один из описанных мною случаев не числится. К письму была приложена справка окружного полицейского архивариуса Курта Хансена Лёя, он писал: «Я расспросил старших коллег, работавших здесь в указанное время. Видимо, полиция этими случаями не занималась, и о смертях предположительно никто не заявлял. Это подтверждается информацией смотрителя порта, упомянувшего, что сообщения о погибших направлялись в Институт судебной медицины. Во всяком случае, полицейский архив Вордингборга сведениями о погибших времен ГДР не располагает». Хотя информация окружного полицейского архивариуса была более чем достойна удивления, я не стал повторно обращаться к профессору Хаугену. Вместо этого написал в различные инстанции, по сути наугад, руководствуясь лишь предположением (или надеждой) отыскать по этим адресам хоть кого-нибудь, кто знает о местонахождении неизвестных погибших из исчезнувшей страны, по крайней мере тех пятнадцати, что числились повсюду в списках жертв.
Я написал в немецкую церковь Святого Петра в Копенгагене, в Объединение бывших беглецов из ГДР (ОББ), в ведомство документов Штази в Ростоке и в Музей Берлинской стены (Рабочая группа 13 августа, дом у КПП Чарли), а также владельцам разных интернет-сайтов, ссылавшихся на погибших беглецов, некоторые называли число 15, без даты, без года, только эту последнюю пропажу без вести. Я неизбежно начал размышлять над их бытием, словно такое возможно. Перед глазами у меня стояли картины Жерико, то есть я думал о мертвых как о людях во плоти, будто в их останках все еще существовали тоска и потребность, одиночество и отчаяние.
«Мертвецы ждут нас, Эд, ты это знал?»
«Только никто не придет, никто и никогда».
В целом результат оказался неутешительным. По-настоящему никто ничего не знал, и противоречия накапливались. Владельцы сайтов вообще не ответили на вопросы, которые я с трудом занес в их ученические окошки для «контакта». Главный немецкий пастор Копенгагена вступил в должность совсем недавно и обещал расспросить церковных старост и церковный совет. «Касательно мест захоронения покойников Вам следует навести справки у датской береговой охраны», – писало ОББ. Доктор Фолькер Хёффер из ростокского филиала ведомства документов Штази предлагал поддержку. Однако о пятнадцати неизвестных покойниках ничего конкретно сказать не мог. Число (15), вероятно, базируется на данных датских экспертов из отдела «Оборона» Министерства внутренних дел. Правда, он, к сожалению, потерял с ними контакт. Из Музея стены пришел мейл от Александры Хильдебрандт: их музей сейчас тоже пытается установить имена погибших, похороненных на кладбище Биспебьерг. «Согласно моим разысканиям, в нашей церкви Святого Петра нет никаких сведений о беглецах из ГДР», – сообщал Вульф Д. Ведьен, член совета упомянутой церкви. По поручению ОББ мне написал доктор Вольфганг Майер, который порекомендовал обратиться с запросом в консульский отдел немецкого посольства в Копенгагене.
Сдавая эстетику и отвечая на вопрос «Прекрасное», герой впадает в некий транс и превращается в себя же малого ребенка, некогда звавшего подружек-близнецов и этим зовом одновременно как бы воспевавшего «родную деревню, мой мир, свое одиночество и собственный голос».Из журнала «Иностранная литература» № 8, 2016.
Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.
Вторая часть романа "Мне бы в небо" посвящена возвращению домой. Аврора, после встречи с людьми, живущими на берегу моря и занявшими в её сердце особенный уголок, возвращается туда, где "не видно звёзд", в большой город В.. Там главную героиню ждёт горячо и преданно любящий её Гай, работа в издательстве, недописанная книга. Аврора не без труда вливается в свою прежнюю жизнь, но временами отдаётся воспоминаниям о шуме морских волн и о тех чувствах, которые она испытала рядом с Францем... В эти моменты она даже представить не может, насколько близка их следующая встреча.
Они встретили друг друга на море. И возможно, так и разъехались бы, не узнав ничего друг о друге. Если бы не случай. Первая любовь накрыла их, словно теплая морская волна. А жаркое солнце скрепило чувства. Но что ждет дальше юную Вольку и ее нового друга Андрея? Расставание?.. Они живут в разных городах – и Волька не верит, что в будущем им суждено быть вместе. Ведь случай определяет многое в судьбе людей. Счастливый и несчастливый случай. В одно мгновение все может пойти не так. Достаточно, например, сесть в незнакомую машину, чтобы все изменилось… И что тогда будет с любовью?..
Каково быть дочкой самой богатой женщины в Чикаго 80-х, с детской открытостью расскажет Беттина. Шикарные вечеринки, брендовые платья и сомнительные методы воспитания – у ее взбалмошной матери имелись свои представления о том, чему учить дочь. А Беттина готова была осуществить любую материнскую идею (даже сняться голой на рождественской открытке), только бы заслужить ее любовь.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Страдание. Жизнь человеческая окутана им. Мы приходим в этот мир в страдании и в нем же покидаем его, часто так и не познав ни смысл собственного существования, ни Вселенную, в которой нам суждено было явиться на свет. Мы — слепые котята, которые тыкаются в грудь окружающего нас бытия в надежде прильнуть к заветному соску и хотя бы на мгновение почувствовать сладкое молоко жизни. Но если котята в итоге раскрывают слипшиеся веки, то нам не суждено этого сделать никогда. И большая удача, если кому-то из нас удается даже в таком суровом недружелюбном мире преодолеть и обрести себя на своем коротеньком промежутке существования.