Кружок любителей чтения - [8]

Посреди выпуска новостей — Средний Восток, нудные рассуждения о процентных ставках — Гидеон почувствовал, что с него хватит, и отправился в спальню, захватив с собой тарелку мюсли. Сначала он пытался есть сухую смесь ложкой, но потом перешел на более легкий способ «рукой в рот». В одиннадцать двадцать он наконец улегся с «Хамфри Клинкером» Тобиаса Смоллетта: любимым, потрепанным томиком, подаренным ему Пенелопой на первую годовщину их свадьбы. «Моему дорогому Гидди, — прочитал он в тысячный раз, — с любовью, Пенелопа». Она любила, чтобы ее называли полным именем, поэтому они были Гидди и Пенелопа. А ему нравилась краткая форма его имени, так как оно соответствовало тому, что он чувствовал: от любви и счастья у него кружилась голова[13]. Пока не появился Грэм.

Лежа на латунной викторианской кровати и слушая радиопередачу «Книга на ночь», Бронуин боролась со сном. Транслировали довольно увлекательную повесть молодого индийского автора, но ее мысли постоянно обращались то к тому, что с утра надо идти на работу, то к завтрашнему концерту. Она купила два билета, рассчитывая, что отец сможет составить ей компанию, но, заглянув к нему сегодня по дороге домой, обнаружила, что он все еще в пижаме. В доме было ужасно холодно, у отца текло из носа. «Папа, ты же замерзнешь», — сказала она, укутывая его в халат. Бедный папа, справляться с ним становилось все труднее. К счастью, почти каждый день к нему заходила миссис Корниш: убавляла звук проигрывателя (папа очень любил Стравинского) и возвращала чайник из сада на место.

Придется пойти на концерт одной. Можно было только надеяться, что ей удастся вернуть билет на концерт тибетского тантрического хора из Банбери.

Проведя целый час в мучениях из-за точки с запятой, я решил, что жизнь слишком коротка, к тому же это был выходной, и поэтому я одел Джорджию по-походному и отправился по магазинам. Время приближалось к одиннадцати, и Бернис спала беспробудным сном. Если повезет, она пробудет в этом состоянии до утра понедельника.

Как обычно, на улице на меня оборачивались. Конечно, дело было не во мне, просто женщины определенного возраста любовались Джорджией. Раньше я очень нервничал, когда они вдруг подходили со словами: «Здравствуй, моя красавица!», поскольку не знал еще, что все женщины после пятидесяти вели себя по отношению к младенцам крайне фамильярно. Они казались мне потенциальными похитителями детей, и я старался отделаться от них, говоря, что Джорджия не выспалась ночью. Но со временем я привык к вниманию посторонних людей и даже стал считать, что, демонстрируя свою дочь окружающим, я оказываю им услугу.

— Она отлично спит по ночам, — сообщил я своей соседке по очереди в аптеке.

— Ах ты моя умница, — умилилась соседка. — Да-а, умница.

Джорджия сделала попытку улыбнуться и взмахнула кулачком, что привело женщину в неописуемый восторг:

— Вот так бы и забрала тебя домой и съела, до чего же ты славная малышка!

Вот уж нет. Я вспомнил свою теорию о том, что все они слегка ненормальные, эти женщины, и перешел к другой кассе.

— Тэд? — услышал я, и кто-то похлопал меня по плечу. Это был Гидеон с флаконом лечебного шампуня в руке.

— О, добрый день, — ответил я. — Вообще-то я Эд.

— Ах да.

Очередь не двигалась, и я осознал, что нам придется завязать беседу. Постукивая ногой по полу, я придумывал тему для разговора. Погода? Лечебный шампунь?

— Ну и каково же ваше мнение? — спросил он.

— Простите?

— «Мидлмарч».

— А, конечно. Э-э, очень нравится. — Мы оба продвинулись на один шаг вперед. — Замечательные характеры.

— Именно так. Это потому, что читатели викторианской эпохи любили, — он сунул свой шампунь в карман и в воздухе нарисовал кавычки, — «видеть» то, что читали. Предвестие кинематографа, разумеется. Элиот замечательно умела это делать, не перегибая при этом палку. Как вам известно, по всеобщему признанию она подняла литературный стиль Генри Филдинга на новый, куда более высокий уровень.

— Неужели?

— Смотри Даудена[14], — сказал он, а я стал прикидывать, не смогу ли я вернуться обратно в очередь с потенциальной похитительницей.

Мы пододвинулись к кассе еще немного.

— Почему бы вам не встать впереди меня? — предложил я. — У вас ведь только одна покупка.

— Вы очень любезны, — сказал он, протискиваясь мимо нас с Джорджией. Потом он озадаченно посмотрел на свои пустые руки.

— В кармане, — подсказал я.

— А!

* * *

Вторник клонился к вечеру, и Кристин уже дважды меняла свое решение о том, какой набор подставок для стаканов лучше подойдет для собрания литературного кружка Боба. В конце концов она остановилась на «Композиторах Европы». Расставив перед посадочными местами складные столики, она положила на один из них подставки с изображениями Верди и Бетховена, Баха и Моцарта — на другой и Эдгара с Генделем — на самый маленький. «Может, не стоит класть «Генделя» на такой маленький стол? — задумалась она. — Ведь у него такая крупная голова. Она поменяла его местами с «Верди», потом присела и мысленно прошлась по списку дел: чашки и блюдца перемыты; бутерброды с ветчиной, луком, сыром и креветочным соусом приготовлены, корочки срезаны; булочки с сосисками почти готовы; бисквит «Виктория» выложен на салфетку и поставлен на блюдо; туалет вымыт и начищен; кассета со звуками поездов, записанная Бобом, спрятана.