Кружной путь, или Блуждания паломника - [2]

Еще мне снилось, что однажды утром Джон вышел погулять на дорогу, чтобы хоть ненадолго забыть о списке; но забыть не мог. Однако он шел вперед, и отошел далеко от дома, и попал в незнакомое место. Вдруг он услышал какой-то дивный звук, словно кто-то позвонил в колокольчик или дернул струну; потом раздался голос, такой высокий, чистый и странный, что, казалось, он звучит где-то над звездами. «Иди сюда!» — сказал голос, и Джон увидел стену вдоль дороги, а в ней окошко без стекла, прямоугольную дыру. Заглянув туда, он увидел лес, как бы устланный цветами, и смутно припомнил, что когда-то, где-то хотел нарвать цветов. Пока он пытался поймать это воспоминание, из-за леса повеял ветер, такой благоуханный, что он сразу забыл и отца, и мать, и Хозяина, и список правил. Душа его опустела; потом он понял, что плачет, пытаясь вспомнить, что же было с ним когда-то в лесу. Туман за лесом рассеялся, и Джон увидел в просвете мирное море и остров, устланный мхом. Из-за деревьев глядели феи, мудрые как богини, и невинные как зверьки. Длиннобородые колдуны восседали на мшистых тронах. Джон подумал, что ему не разглядеть все это отсюда, да и вообще, тут что-то иное; но он был слишком молод, и не уловил разницы. Когда же все скрылось от него, он не мог понять, что же утратил. В лес его не тянуло, он пошел домой, печалясь, и радуясь, и повторяя на все лады:

«Теперь я знаю, что мне нужно». Когда он сказал так в первый раз, он не был уверен, что это правда; но, ложась в постель, твердо в это верил.

Глава 3. Горы на Востоке

У Джона был дядя, и жил он на соседней ферме. Однажды, вернувшись из сада, Джон увидел, что в доме переполох. Дядя сидел в кресле, серый, как пепел. Мать плакала. Отец важно молчал. Был здесь и управитель в той самой маске. Джон спросил у матери, что случилось.

— Бедный дядя Джордж получил повестку, — отвечала она.

— Какую? — спросил Джон.

— Его выселяют.

— А разве никто не знал, сколько ему можно тут жить?

— Конечно, никто! Мы думали, что он проживет еще много, много лет. И вдруг, внезапно…

— Вы же знаете, — сказал управитель, — что Хозяин вправе выселить любого из нас, когда захочет. Спасибо, что вообще терпит.

— Да, да! — сказала мать.

— Само собой! — сказал отец.

— Я не жалуюсь! — сказал дядя. — А все ж нелегко…

— Что вы! — воскликнул управитель. — Да вы просто переедете в замок, к самому Хозяину. Там куда лучше, вы же знаете…

Дядя Джордж кивнул и не сказал ничего. Отец посмотрел на часы, потом на управителя.

— Да, — проговорил тот.

И Джона послали наверх и велели надеть тесный костюм, а когда он спустился, ему дали маленькую маску. Родители тоже надели маски; и мне показалось во сне, что они полезли с маской к дяде Джорджу, но он сильно дрожал, и она упала. Пришлось смотреть на него, как он есть, а был он так ужасен, что все смотрели кто куда. Его с трудом подняли и повели на дорогу. Шла она с Запада на Восток, и в одном ее конце светило солнце, но все повернулись к солнцу спиной, и Джон увидел темные горы. Дальше дорогу пересекал ручей, вплоть до него росла трава, а за ним темный, болотистый склон вел к голым холмам, над которыми высились горы. Самая высокая гора была и самой темной. Джон испугался, и ему сказали, что на ней живет Хозяин.

До ручья шли долго, впереди совсем стемнело, дул холодный ветер. Когда они остановились, дядя оглянулся и застонал тоненьким детским голосом. Потом перешел ручей и удалился во мрак по топкому склону.

— Что ж, — сказал управитель, снимая маску. — Все мы туда уйдем в свое время.

— Вот именно, — сказал отец, раскурил трубку и прибавил: — Вы знаете, его свиньи получили на выставке приз.

— Я бы их взял, — сказал управитель. — Продавать не стоит, продешевите.

— И то правда, — сказал отец. Джон шел с матерью сзади.

— Мама! — сказал он.

— Что, дорогой?

— А нас тоже могут выселить без предупреждения?

— Ну, да, конечно… но, ты понимаешь…

— Нет, могут?

— Тебе еще рано об этом думать.

— Почему?

— Ты еще мал.

— Мама!

— Да?

— А мы можем сами расторгнуть договор?

— Как это?

— Он выгоняет нас, когда хочет. А мы не можем уйти, когда хотим?

— Нет, что ты!

— Почему?

— Так уж заведено. Он может, а мы — нет.

— Почему?

— Наверное, потому, что договор составил Он.

— А если мы уедем?

— Он рассердится.

— И загонит в яму?

— Наверное…

— А вот скажи…

— Да, дорогой?

— Дядю Он туда загонит?

— Как ты смеешь так говорить?! Конечно, нет.

— А разве дядя не нарушал правил?

— Дядя? Да он был прекрасный человек!

— Что ж ты мне раньше не сказала? — спросил Джон.

Глава 4. Лия, а не Рахиль

Тогда я повернулся на другой бок, и заснул крепче, и увидел, что Джон уже юноша, а не мальчик. Главной радостью его было ходить к стене и глядеть в окошко, надеясь, что снова покажется остров. Иногда — особенно вначале он и показывался; но это бывало все реже, и Джон часами стоял у окошка, глядя в лес. Ему казалось, что он умрет от тоски; а думал он о том, что нарушил бы ради острова любые правила, попал бы в черную яму, если бы оттуда был виден остров. Однажды ему пришла в голову простая мысль — пройти через лес к морю. Ночью лил дождь, было пасмурно, но Джон, едва позавтракав, кинулся на дорогу. Дул ветер, кричали птицы, громыхали повозки и когда, еще задолго до стены, он услышал дивный звук, он не был уверен, что ему не померещилось. И он не пошел на этот звук, а добрался до окошка и нырнул в лес. Долго шел он между деревьями, глядя туда и сюда, но моря не было, не было и берега, и конца тому лесу. К середине дня Джон очень устал и присел отдохнуть. Теперь он не столько тосковал, сколько злился, повторяя: «А я его найду!», пока слова эти сами собой не сменились другими: «А что-нибудь да найду!» Тогда он подумал, что он, наконец, в лесу, и это очень хорошо. «Ага! — сказал он себе. — Буду радоваться». Он стиснул зубы, нахмурился, весь вспотел, но радость не являлась, да и радоваться, собственно, было нечему. Под ним росла трава, над ним — деревья, а что со всем этим делать, он не знал. Тут он решил воскресить былое чувство — ведь остров вызывал в нем чувство, и ни что иное, — закрыл глаза, сильнее стиснул зубы и попытался представить себе утраченную красоту; но мысли его блуждали, и чувств никаких не было. Когда же он открыл глаза, в густой траве сидела и смеялась темнолицая девушка его лет, совсем голая.