Кружной путь, или Блуждания паломника - [10]

Трава едва пробивалась, но Джон увидел крокус, и впервые за много дней сердце его пронзила сладостная скорбь. Отерев слезы, он спросил:

— Скажи мне, есть мой остров или он мне мерещится?

— Как же я скажу, — отвечал рыцарь, — если ты сам не знаешь?

— Но ты можешь знать!

— Я могу знать только то, что знаешь ты. Я могу перенести твою мысль из тьмы во свет. Ты же спрашиваешь о том, чего нет и во тьме твоего сознания.

— А если это мираж, плох он или нет?

— Я не сужу о том, что хорошо, что плохо.

— Нет, пойми, — сказал Джон. — Приводит это к темнолицым или с них начинается? Меня хотят убедить, что я просто приукрашиваю похоть.

— А что ты думаешь?

— Многое тут похоже, — сказал Джон. — И остров, и похоть приятны. И остров, и похоть пробуждают томление. Остров приводит к похоти. Да, похожего много.

— Конечно, — сказал рыцарь. — Но помнишь ты мою третью загадку?

— Я не понял ее, — признался Джон.

— Сейчас поймешь. Твоя тяга к острову похожа на тягу к темнолицым девицам. Стражники выводят отсюда, что одна из них — копия другой. Выводят они, к тому же, что обе они — копия твоей любви к матери, а та, в свою очередь, — копия похоти, и так далее, по кругу.

— Какой же на это ответ?

— Можно ответить так: что же тут копия, что — подлинник?

— Я об этом не думал.

— Ты еще слишком молод, чтобы много думать, — сказал рыцарь. — Но ты можешь и должен увидеть, что если две вещи похожи, надо спросить, одна ли копия второй, вторая ли — первой или обе они — копии третьей.

— Какая же третья?

— Многие полагают, что всякая тяга — копия нашей любви к Хозяину.

— Полагали, но теперь подумали и отвергли. Наука доказала…

— Наука не могла ничего доказать, ибо никак не связана с тем, что лежит на Запад и на Восток от этой страны, за ее границей. Тебе скажут, конечно, что если две вещи похожи, хорошая — копия, плохая — подлинник. Но это чистые домыслы. Ученые делают вид, что к их учениям привели исследования; на самом же деле они сперва приняли свои учения, потом подкрепили их нужными фактами.

— Были же у них какие-то основания все это принять!

— Не было, ибо они уже не слушали здравых советчиц.

— Кого же это?

— Моих младших сестер, Философию и Теологию.

— Сестер! А кто ваш отец?

— Ты узнаешь его раньше, чем хотел бы. Спускались сумерки, и путники наши, завидев небольшую ферму, зашли туда и попросились на ночлег.

Глава 3. Esse est percipi [6]

Наутро они отправились дальше, и я увидел во сне, как они движутся меж холмов, по извилистой долине. Джон шел у стремени рыцаря. Оковы упали с него, когда умер Дух, но наручники еще держались, и полцепи болталось на каждой руке. Было тепло, на кустах набухли почки.

— Рыцарь, — сказал Джон, — я думал о твоих словах и, кажется, понял. Остров очень похож на место, где я нашёл темнолицукудевушку, и все же это лишь его тень. Одного я не пойму.

— Чего же? — спросил Разум.

— Никак не могу забыть этих прозрачных людей. Если мы такие на самом деле, все наши мечты — мерзость.

Быть может, хорошее — не всегда копия, плохое — не всегда подлинник. Но если речь идет о человеке, что хорошего может он породить? Скорее уж наши благие мечты — словно кожа, сквозь которую глядел великан.

— Так, — сказал Разум. — А теперь ответь мне на два вопроса. Во-первых, откуда ты взял, что остров — твоя мечта?

— Не станешь же ты доказывать, что он на самом деле есть!

— Прибавь: или что его на самом деле нет.

— Надо же выбрать то или это!

— Ничуть. Пока у тебя нет свидетельств, даже и нельзя. Неужели тебе не вытерпеть сомнения?

— Кажется, я не пробовал…

— Учись, иначе со мной долго не пробудешь. Это совсем не трудно. Правда, в Гнуснополе это запрещено, они должны поставлять по мнению в неделю, иначе Маммон не будет платить. Но здесь думай, сколько хочешь, только не решай, пока не додумал.

— А если я до смерти хочу знать, и свидетельств нет?

— Тогда умирай, ничего не поделаешь! Они помолчали, потом рыцарь сказал:

— И второй вопрос. Почему ты считаешь, что там, в темнице, ты видел то, что «есть на самом деле»?

— А как же? Ведь только кожа… ну, и мускулы скрывают эту пакость.

— Хорошо, тогда я тебя спрошу: какого цвета вещи во тьме?

— Наверное, никакого.

— А какой формы? Знаешь ли ты о них хоть что-то, чего не дали тебе чувства?

— Наверное, нет…

— Как же ты не поймешь, что великан тебя надул?

— Почему?

— Он показал, какими были бы внутренности, если бы ты их видел. Другими словами, он показал то, чего нет; то, что было бы, если бы мир был устроен иначе. На самом деле наших внутренностей не видно. Они — не цветные объемные предметы, они — ощущения. «На самом деле» сейчас — приятная сытость, тепло, да многое, только не эти трубки и губки!

— Не могу забыть эту опухоль.

— То, что ты видел — великаньи фокусы. На самом деле боль есть или ее нет.

— Разве лучше, если больно?

— Это зависит от человека.

— Кажется, начинаю понимать. И все же, неужели нет никакой правды в том, что мне показали?

— Почему же, такие зрелища полезны для врачей. И потом, — Разум улыбнулся, — невредно иногда вспомнить о своей немощи. Ты из рода, которому нечем особенно гордиться.

Джон посмотрел на рыцаря, и ему стало страшно — лишь на минуту; он увидел постоялый двор.