Кружилиха - [19]

— Давай понесем вместе! — сказала она, страдая за него. — Возьмем с двух сторон и понесем!

— Не говори глупости, — сказал Лукашин, задыхаясь. — Ты вот лучше не лети как сумасшедшая, а иди рядом, а то мне скучно без тебя.

Марийка не любила и не привыкла ходить медленно, она шла сердясь и доказывала Лукашину, что она гораздо сильнее его и уж во всяком случае вдвоем нести легче, а Лукашин не сдавался и наконец закричал, что его вся деревня осмеет, если увидят, что он несет кровать вместе с Марийкой; тоже мужчина — не может сам перенести такую пустяковину… Марийка перестала спорить. Шагов сто молчали. Остановились отдыхать. Лукашин положил кровать себе на голову.

— Так значительно легче, — сказал он.

И они пошли дальше. Но скоро Марийка заметила, что как она ни плетется, а Лукашин все равно отстает. У него иссякали силы. Она думала, как заставить его принять ее помощь, и ничего не могла придумать. Он, оказывается, бывает страшно упрямым!

До станции оставалось шагов триста.

— Нас, безусловно, оштрафуют в поезде, — сказал Лукашин еле слышным голосом.

— Почему? — спросила Марийка.

— Она не знает! — сказал Лукашин. — Потому что мебель в пассажирских вагонах возить нельзя.

Марийка нахмурилась: на штраф денег жалко.

— Знаешь? — сказала она деловито. — Если будут придираться, ты скажи, что кровать моя: уж я их как-нибудь уговорю… — И вдруг ее осенило: Сема! Брось ее к черту!

Он сбросил кровать на землю сейчас же, как только она произнесла эти слова.

— Ну ее, — говорила Марийка, гладя его по спине и по голове, а он стоял, тяжело дыша, и дрожащими пальцами набивал трубку. — Неужели мы в городе не купим кровать! — Она достала платок и вытерла пот с лица Лукашина. — Как я раньше не сообразила! И как ты не сообразил!

— Я сообразил сразу, — отвечал Лукашин, — как только мы отошли от дома. Но не мог же я так прямо сразу взять и бросить ее!..

Подходил поезд.

— Бежим! — сказала Марийка. — А то опоздаем! — И, схватившись вдвоем за столик, счастливые и довольные, они побежали к платформе.

В вагоне было мало народу. Они сели в сторонке от всех, глядя друг другу в глаза. Лукашин взял Марийкину руку и пожал.

— Спасибо тебе, — сказал он.

— За что? — спросила Марийка, улыбаясь.

— За то, что ты хорошая, — сказал Лукашин.

Шары Марийка забыла выбросить из карманов — так и привезла их на Кружилиху.

Опасения Никиты Трофимыча оправдались очень скоро. Однажды утром выяснилось, что нет денег даже на обед.

— Надо что-нибудь продать из вещей, — сказал ошеломленный Лукашин. Что-нибудь из старья, чтобы продержаться.

Марийка молчала со скучным лицом. Лукашин вздохнул и сказал:

— У меня есть как раз одна такая вещь.

— Какая вещь? — спросила Марийка.

— Кожаная куртка.

— А тебе она что — не пригодится?

— Она совсем старая. Ее носить уже нельзя.

— Тебе нельзя, а другим можно? — спросила Марийка.

— Как ты сворачиваешь!.. — обиделся Лукашин. — Конечно, может кому-нибудь понадобиться. У нее подкладка совсем хорошая. Только ты продай.

— Почему я?

— Я мужчина, — сказал Лукашин, — мне неудобно.

— Ну, нет, знаешь, — сказала Марийка, — сроду не торговала и впредь не буду. Я стахановка, мне неприлично на базаре стоять с барахлом.

— Подумаешь! — возмутился Лукашин. — Какая графиня!

— Вот уж такая графиня, — отвечала Марийка и ушла на работу.

Пришлось Лукашину самому идти на рынок. Он встал в сторонке и, стесняясь, развернул свой товар. Сперва он держал куртку на руке. Потом взял ее обеими руками за воротник. Потом повернул к зрителям подкладкой… Один человек подошел, спросил:

— Сколько просите?

Лукашин хотел просить двести, но почему-то сказал сто.

— Двадцать пять дать? — спросил человек.

Лукашин замялся. Человек отдал ему куртку и равнодушно отошел.

«Надо просить пятьдесят, — подумал Лукашин, — так вернее будет».

Но ему не у кого было просить пятьдесят, потому что никто к нему больше не подошел. Лукашин постоял и пошел домой. У дверей квартиры он столкнулся с Мирзоевым. Мирзоев отправлялся на свадьбу к приятелю и заходил переодеться. Он был в толстом мохнатом пальто и шляпе, от него пахло одеколоном, черные усики его были идеально подстрижены.

— А, сосед, добрый день! — приветствовал он Лукашина. — Ну, как дела? Еще не работаете?

Лукашин пожаловался на свои затруднения.

— Что вы говорите! — сказал Мирзоев. — Один покупатель и двадцать пять рублей?.. А ну, покажите.

Он развернул куртку.

— Старовата. Лет пятнадцать, должно быть, носили… Потеряла цвет. Вот так у нас на сиденье вытираются штаны… Гм. Двадцать пять рублей?

«Если он предложит пятнадцать, — подумал Лукашин, — я отдам».

— Она совсем крепкая, — сказал он робко.

— Вы ее не продадите, — сказал Мирзоев. — Ну-ка, идемте.

Он помчался как ветер: он боялся опоздать на свадьбу… Лукашин — за ним. Примчались на рынок.

— Вы только, пожалуйста, ничего не говорите, — попросил Мирзоев. Стойте рядом, и больше ничего.

Он небрежно накинул куртку на одно плечо, поверх своего мохнатого пальто. Шляпа его сидела набекрень, ботинки на толстой подошве сверкали. Лукашин не успел оглянуться, как их окружила толпа.

— Что стоит? — спрашивали Мирзоева.

— Двести рублей, — отвечал Мирзоев.