Крутыми верстами - [51]

Шрифт
Интервал

Великий выхватил из сумки карту и, приглядываясь к приднепровской полосе, проговорил:

— В районе нашего выхода к реке лес подступает почти к берегу.

— Вот видишь, это уже хорошо. Раз лес, значит, плоты. Лес обеспечит укрытие и подразделений и тыла в исходном районе. Поищем, так еще что-нибудь найдем. Давай шевелить мозгами.

Вскоре они оказались в расположении все еще отдыхавшего полка. Лес молчал. Лишь кое-где слышались негромкие разговоры, тянуло сладким березовым дымком от походных кухонь, отмахиваясь от назойливых осенних мух, пофыркивали лошади, а на верхушке сосны трещала сорока.

Из-за кустов появился ординарец. Держа в одной руке котелок, а в другой — подкопченный с боков чайник, подошел к командиру, улыбнулся.

— Принес поесть, товарищ полковник.

— Давай чайку, во рту пересохло.

Видя, как нелегко далась командиру поездка в дивизию, солдат старался ненавязчиво ему помочь, а Дремов, глядя на его руки, в душе выражал отцовскую благодарность. «Человеческое внимание надо ценить, ценить дороже всего самого ценного, ценить именно то, что человек старается, что он это делает от души, бескорыстно».

Машинально прислушиваясь к нарастанию артиллерийского гула где-то в районе Гринева, Дремов смотрел в мрачнеющее небо, где, клубясь, все больше сгущались сизые тучи. «Побольше бы их», — думал он.

Из-за сосняка послышался оживленный разговор. Насторожившись, ординарец недовольно фыркнул:

— Не дадут человеку поесть.

— Кто там? — спросил Дремов.

— Вроде подполковник Новиков. Его голос.

— Так уж и Новиков, — усомнился Дремов, но, оглянувшись, вскрикнул: — Смотри! И правда он. Откуда ты?

— Видно, не ждали.

— Ждать-то ждали, письмо получили, но не думали, что ты, неугомонная душа, так быстро примчишься.

— А-а, хватит, — махнул Новиков рукой. — Хирурги свое сделали. Спасибо им, а остальное на воздухе. При деле всякие болячки заживают быстрее.

Подошел Великий, сел рядом.

— Только вчера вспоминали, а беглец тут как тут.

— Правда сбежал? — спросил Дремов.

— Сколько можно? Седьмой месяц. Все бока отлежал. Скучища, мозги сохнут.

— Неужели седьмой? — переспросил Дремов. — Хотя правда. Ведь это тебя еще там, под Колпной? — Разговаривая, Дремов разглядел у Новикова на бледном широкоскулом лице яркий бугристый рубец, а за правым ухом — глубокую посиневшую впадину. Новиков поймал на себе его взгляд и, поморщившись, продолжил:

— Было с этим делом много неприятностей. Думал, все, дам дуба, но, как видишь, выкарабкался. Врачи молодцы.

— Садись ближе, перекусим, — пригласил Дремов.

— Нет. Спасибо. Мы с Петром уже опрокинули по чарке чаю, а больше ничего не положено. Железный режим. Так и сказали: хочешь жить — ни капли в рот.

— Режим так режим. Нарушать не будем. Мне он тоже прописан. А скажи, как нас разыскал? Такое движение.

Новиков усмехнулся.

— Действительно, движение ужасное. Все перепутано, но, как говорят, язык до Киева доведет.

— Ну вот, и мы как раз в ту сторону. Там теперь разыграются главные события. Да и надоело бездельничать. Уж скоро неделя, как отсыпаемся по лесам. Опухли от сна.

— Ну да, опухли. Вон сколько отмахали.

— Отмашка наша называется рокировкой. А ты появился совсем ко времени, как будто подстерег. Надо бы, конечно, отдохнуть, но раз рвешься — пеняй на себя. Только сейчас от комдива, получили важную задачу.

— Петро кратко рассказал. Конечно, по карте не все ясно. По ней можно понять в общих чертах саму идею, замысел.

— Вся суть в стремительности, напоре. Достигнем этого, значит, идея будет воплощена в действительность. Прямо сейчас будем высылать разведку, а вслед за ней начнем подтягивать к реке и батальоны.

— Я тоже готов. Куда прикажете? — блеснул Новиков глазами.

— Так, видно, как всегда, в голову?

— Так и хотелось. Был у нас такой сорвиголова Сирота. Его бы мне.

Дремов тяжело вздохнул.

— Был. Теперь уже нет. Остался на Деснянском плацдарме. Прекрасный офицер, редкой души товарищ.

Лучший ротный. Придется посылать Супруна. Есть такой у Заикина. Второй ротой командует.

— Супрун? Помню такого. Только при мне он командовал взводом.

— Теперь ротой, и очень неплохо.

Слушая Дремова, Новиков понурился. Было видно, что-то такое вспомнил.

— Трудно представить, что больше нет Сироты. Казалось, такого смерть никогда не возьмет. Это с ним мы тогда под Колпной напоролись ночью на опорный пункт противника. Он меня и спас. Вытащил на себе из-под огня. А Супрун — это такой вихрастый? Чуб как у меня: ни черный, ни белый, серо-буро-малиновый, а прическа под ерша. Торчком.

— Ну-ну. Ты брось. И малиновый, и торчком. Одна девица из роты связи все тобой интересовалась. Шурка, что ли? — пошутил Дремов, назвав имя девушки наугад.

— Жива? — покраснел Новиков.

— Еще бы. Надо полагать, обрадуется.

— Ничего не поделаешь, землячка. Говорят, одна бабка принимала. Только не Шурка она, а Сашка.

Дремов взглянул на часы. Все как по команде наклонились к разостланной карте.

— Гляди сюда. Думаю, роту Супруна лучше всего направить вот в эту лощину, она вас к реке выведет…

— Очевидно, мне будет целесообразнее перебираться с первым рейсом, чтобы там принимать батальон.

— Правильно. Пока будут переправляться главные силы батальона, ты там посмотришь, куда вывести автомашины для посадки. Комдив обещал плоты, и машины мы переправим сразу за ротой Супруна. Ими займусь сам.


Еще от автора Николай Иванович Сташек
Через все испытания

Повесть о комсомольцах двадцатых-тридцатых годов, прошедших подготовку в организациях Осоавиахима и отважно сражавшихся на фронтах Великой Отечественной войны. В центре книги — образ Михаила Горнового, прошедшего путь от курсанта военного училища до командира дивизии, генерала.Для массового читателя.


Рекомендуем почитать
Комбинации против Хода Истории[сборник повестей]

Сборник исторических рассказов о гражданской войне между красными и белыми с точки зрения добровольца Народной Армии КомУча.Сборник вышел на русском языке в Германии: Verlag Thomas Beckmann, Verein Freier Kulturaktion e. V., Berlin — Brandenburg, 1997.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.


Сильные духом (в сокращении)

Американского летчика сбивают над оккупированной Францией. Его самолет падает неподалеку от городка, жители которого, вдохновляемые своим пастором, укрывают от гестапо евреев. Присутствие американца и его страстное увлечение юной беженкой могут навлечь беду на весь город.В основе романа лежит реальная история о любви и отваге в страшные годы войны.


Синие солдаты

Студент филфака, красноармеец Сергей Суров с осени 1941 г. переживает все тяготы и лишения немецкого плена. Оставив позади страшные будни непосильного труда, издевательств и безысходности, ценой невероятных усилий он совершает побег с острова Рюген до берегов Норвегии…Повесть автобиографична.


Из боя в бой

Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.


Катынь. Post mortem

Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.