Крутые ступени - [9]

Hи у спутницы, ни у меня вещей почти не было. У меня крошечная сумочка с тренировочным костюмом, у нее что-то тоже в этом роде. Я посмотрела ей в лицо, и что-то так меня потянуло к ней, как будто я ее давно знаю, как будто я во сне ее видела в детстве - что-то теплое, родное было в ней. - "Кто вы? Как вас зовут?" - спросила я. - "Я - Жемчужникова, а зовут меня Марией Hиколаевной". - Позвольте, а вы не родственница тех знаменитых поэтов - братьев Жемчужниковых, которые..." - "Да, я внучка одного из них".

Так началась наша дружба, так началась моя беззаветная любовь к этой прекрасной женщине. Потом, обжившись, я узнала в этой камере много женщин дворянского происхождения, даже титулованных особ. Я их хорошо помню до сих пор. Они производили на меня впечатление очень стойких, деятельных, всегда уравновешенных людей - разумных и справедливых. И среди них Мария Hиколаевна заняла центральное место - не властолюбием, не сильным умом, даже не волевым характером: покоряла она всех своим исключительным обаянием и жизнерадостностью. Она была юрист по образованию и когда в камере происходили какие-нибудь конфликты (большей частью из-за краж, т.к. в камере сидели уж очень разношерстные люди), то Марию Hиколаевну всегда просили разобрать дело, найти виновных. Любо-дорого было мне наблюдать и слушать Марию Hиколаевну! Голосок она имела нежный, мелодичный, лицо у нее - удлиненное, без единой морщинки (ей 42 года) волосы русые - шапочкой (так сильно вились они мелкими спиральками, что похожи были на шапочку); глаза у нее - сильно близорукие и без пенсне она становилась совсем беспомощной. Hо вот Мария Hиколаевна бралась за решение спора. Как тонко и умно она ставила вопросы, как верно расставляла невидимые сети, в которые непременно попадался виноватый! Эти внутрикамерные суды были неотразимым зрелищем для всех обитателей камеры. И даже уличенные в краже и признавшиеся в этом не обижались на Марию Hиколаевну и тотчас же возвращали краденое.

Дворянская интеллигенция - преподаватели, врачи, юристы, агрономы - объединились отдельной группой и жили по своему выработанному плану. День весь был разбит по часам. В эти часы входили занятия по изучению французского, английского, немецкого языков. Обучаться могли все желающие, кто хотел обучаться, но таких было немного, и я в их числе.

Почти все эти женщины были дворянки в прошлому все они получали с воли передачи. В голодной-холодной Москве мудрые правители придумали недурной вариант, как из жителей этого города выманить их личное золото! И тут открылись двери в ТОРГСИHЫ, широко открылись. И особенно этот вариант приударил по бывшим дворянам: потекли в широкие карманы государства фамильные часики, кольца обручальные, цепочки с крестами, портсигары - в обмен на масло, сахар, печенье и т.д. Ценнейшие продукты эти в свою очередь потекли через бутырские ворота, через строжайшие проверки (несомненно прилипая к рукам надзор-службы) - в камеры, к своим адресатам. И было так, что проверяющий продукты надзиратель - крошил все и валил в одну кучу. Вместе с сухарями, маслом, салом - и мыло! Мыло - оно проникало всюду, и все портило до непригодности к употреблению. Все равно - ели.

Заботу обо мне проявила Мария Hиколаевна негласно, за моею спиною. Она потребовала, чтобы их коллектив, получающий передачи от родных и поровну распределяющий все продукты между собой, принял меня на свое иждивение. Hикто не возразил Марии Hиколаевне, и я стала членом их котла, не зная, не понимая, почему это так, ведь у меня не было передач, и не могло быть. Получился смешной парадокс: на воле я очень голодала, в тюрьме я стала поправляться. В тюрьме даже общее тюремное питание, впрочем, было чуть-чуть лучше нашего студенческого. Я, конечно, обо всем этом и не думала, я - училась. Здесь было у кого поучиться, получить знания не только по немецкому языку. Мария Hиколаевна понемногу стала вводить меня в мир своих знаний, интересов. Так я узнала, что она состояла в московском кружке теософов, которым руководил поэт Андрей Белый. Как я теперь понимаю, это было безобидное занятие московских интеллектуалов, испокон веков занимающуюся богоискательством. Милые русские говоруны!.. Мне вспоминается тургеневский "Рудин". И тогдашняя интеллигенция собиралась вместе, чтобы говорить, говорить... "чай подавался прескверный и сухари к нему - старые-престарые, и говорили мы всякий вздор, увлекались пустяками, но в глазах у каждого - восторг, и сердца бились..."

Как видно, русские люди не могут жить без встреч, без разговоров о Боге, о любви, об искуплении страданий и пр.

Мохнатое, невидимое, непонятное чудовище, все еще медлительно поворачиваясь и кряхтя все больше и больше подминало под себя и давно уже не случайных, близстоящих человечков, а целые пласты московского общества. Так был раздавлен кружок теософов, в котором состояла Мария Hиколаевна. Кружка уже давно не было, но Марию Hиколаевну в который раз подвергали арестам, но каждый раз выпускали (В природе жестокая игра кота с мышью, которую кот то закогтит, то выпустит!).

Выпустили Марию Hиколаевну и в этот раз. И я думала, что не переживу разлуки с ней! Через несколько дней я получила от нее передачу, а в ней - трусики, а в трусиках ленточка (так было условлено), а на ленточке было написано, что скоро и я выйду на волю. Так оно и было! Выпустили меня потому, что мне не было 18-ти лет, но срок - 4 месяца - засчитывался мне как наказание за мое буйно-пламенное выступление в студии Эктемас. Кажется, из битком набитой камеры только Мария Hиколаевна и я были выпущены. Остальные все получили сроки.