Крутые повороты - [36]
Траурный митинг в крематории открыла парторг Вера Андреевна Казакова. Она мне сейчас признаётся: от стыда за вчерашнее заседание завкома не в силах была произнести двух слов.
Директор Новиков перечислил заслуги покойной: занесена в книгу Почета, имеет грамоты, награждена медалями «За оборону Москвы» и «За доблестный труд». Вечная память!
Но директора слушали вполуха. За его спиной продолжали обсуждать вчерашнее заседание завкома. Одни ужасались: да разве же так можно? Людьми надо быть! Другие не понимали: а что, собственно, произошло? Не младенца же угла лишили. Двух взрослых женщин оставили жить, где и жили. Грушина права: Наташа не маленькая, пускай не норовит на готовенькое, а сама себе зарабатывает жилье.
На минуту притихли, когда гроб ставили на постамент, он плыл вниз, и Наташу, еле державшуюся на ногах, под руки вывели на воздух.
А потом, по дороге к троллейбусу и к метро, заспорили опять, с новой силой: права Грушина или не права?
Вера Андреевна Казакова и директор Новиков поехали к Сомовым на поминки. Директор поднял рюмку и перед светлой памятью Валентины Васильевны от имени администрации и общественности завода пообещал не оставлять вниманием ее семью. «Ее семья — это наша семья», — сказал он.
А через неделю, 11 марта, на заводе состоялось общее собрание все с той же повесткой дня: о квартире, выделенной Сомовой В. В.
За минувшую неделю страсти здесь совсем накалились. Кто-то составил и пустил по рукам подписной лист: «В президиум собрания. Коллектив завода просит оставить площадь за заводом». Тут расписывались все, кто был против Наташи, но, случалось, ставили подпись и те, кто ей сочувствовал. «Оставить за заводом» они понимали — отдать семье покойной Валентины Васильевны. А как же иначе.
Открыла собрание Зинаида Михайловна Грушина.
В зале была и Наташа. Сидела, слушала.
К ней обратились. Она встала.
— Почему мать раньше не подавала заявление?
— Не знаю, сказала Наташа. — Ждала, наверное, пока удовлетворят более нуждающихся.
— Плохо, возразили ей. — Мы с пятьдесят восьмого года жилье даем. Давно бы уже мать получила.
Зинаида Михайловна в прения не вмешивалась. Пусть товарищи свободно высказываются, кто что думает.
На собрании выступили двадцать человек.
Сборщицы Пахомова и Уткина, мастер Ниточкин, инженеры Уварова и Дроздов говорили: товарищи, опомнитесь! Имейте уважение к памяти Валентины Васильевны. Ей мы успели сказать о новой квартире. Живых грешно обманывать, а как это называется — обманывать мертвых? Кем для этого надо быть?
Директор завода Новиков повторил: товарищи, так поступать неэтично.
Секретарь парторганизации Вера Андреевна Казакова говорила горячо, страстно: горе же, товарищи! Имейте уважение к человеческому горю. С каждым из нас оно может случиться. Нельзя, неправильно опять возвращаться к вопросу о квартире.
Но другие выступающие им возражали.
Сборщица Васильева сказала: считаю, Наташа себя держит нагло, хочет поживиться от завода. Ванна, значит, ей нужна? Ничего, баня есть рядом — сбегает.
Счетовод Слонова сказала: покойница просила квартиру для себя, а не для Наташи. Зинаида Михайловна Грушина права: Наташа для нашего завода — человек посторонний.
Снабженец Парамонов сказал: пусть сделают ремонт и живут. Уважение к памяти — понятие растяжимое. Для памяти памятники ставят, а не разбазаривают заводской жилой фонд.
Наташа сидела. Слушала.
К началу голосования поднялся невообразимый шум. Кто-то закричал: «Смотрите, чтобы сразу по две руки не подымали». Кто-то предложил: «Давайте лучше по головам считать. Оно верней». Так и сделали.
Тридцать два человека были за то, чтобы оставить квартиру семье Валентины Васильевны, тридцать шесть — против.
Четыре «головы», следовательно, взяли верх.
Зинаида Михайловна Грушина зачитала решение: «Ранее намеченную площадь Сомовой В. В. у ее дочери, Сомовой Н. П., отобрать».
— Все, Наташа, — сказала Зинаида Михайловна. — Можешь быть свободной. Завод отказывает тебе в квартире. Раз матери больше нет в живых…
Мы сидим вчетвером — председатель завкома Зинаида Михайловна Грушина, парторг Вера Андреевна Казакова, директор завода Владимир Иванович Новиков и я, корреспондент. Обсуждаем эту неприятную квартирную историю. Задним, так сказать, числом обсуждаем: комнаты, выделенные было Сомовой, уже отданы другой работнице.
Грушина немолода. Седые волосы гладко зачесаны под гребень. Губы бледные, крепко сжаты. Глаза глядят строго и независимо.
Интересуется: — О бездушии моем собираетесь писать? — Кивает: — Ну что ж, давайте, пишите. — Усмехается: — Душа моя среди людей. Себе лично я ничего не выгадывала…
Она скрещивает руки на груди и отворачивается.
— Это правда, — соглашается парторг Вера Андреевна Казакова. Себе Зинаида Михайловна не выгадывала ничего. С семьей из трех человек уже столько лет живет в однокомнатной квартире и ни разу за все годы не попросила жилье. Это надо признать.
— Совершенно верно! — говорит директор Новиков. — Зинаида Михайловна у нас чрезвычайно скромный товарищ.
Мне кажется, директору сейчас очень неудобно заниматься разбором поведения Грушиной. Очень неловко.
— И уж никак нельзя сказать о бездушии Зинаиды Михайловны, — продолжает Казакова. — Пожалуй, наоборот даже. Грушина — добрый человек. В коллективе она пользуется авторитетом, третий год выбирают ее председателем завкома.
Александр Борин, известный журналист и обозреватель «Литературной газеты», рассказывает о своей юности, о людях, с которыми сводила его судьба. С кем-то из них отношения ограничивались простым знакомством, с другими устанавливалась долгая дружба. Среди них писатели Александр Бек, Константин Симонов, Илья Зверев, Леонид Лиходеев, Камил Икрамов, летчик-испытатель Марк Галлай, историк Натан Эйдельман, хирург Гавриил Илизаров, внук великого писателя Андрей Достоевский и многие другие.В газету А. Борин писал статьи по вопросам права, однако некоторые из них так и не увидели свет.
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.