— Я неважно себя чувствую, — ответил я. — Конечно, когда меня спрашивают, я говорю, что всё нормально. — Я пожал плечами. — В общем, чувствую себя погано. Знаете, бывают такие дни.
— Может быть, ты всё же болен, Джонни?
— Может быть. Не знаю.
— Не лучше ли тебе денек отдохнуть?
— Наверное. — Я кивнул. — Если без меня могут обойтись, я бы взял один день за свой счет.
— Нет, этот день будет тебе оплачен, — великодушно заявил он. — Отправляйся домой и ложись в постель. Восстанавливай силы.
Еще раз кивнув, я поднялся и сделал шаг к двери.
— Джонни!
— Да, сэр?
— Джонни, я стараюсь не вмешиваться в личную жизнь моих служащих. Считаю вмешательство недостойным. Однако в данном случае… Ты не будешь возражать, если я задам тебе личный вопрос?
— Нет, сэр, я слушаю.
— Ты поссорился с женой?
Я глубоко вздохнул, проглотил слюну и медленно ответил:
— Нет, сэр.
— Ты ходишь в церковь, Джонни?
Вряд ли имело смысл терять работу, послав его к черту, особенно когда на руках жена, ребенок и долгов больше, чем удастся заработать в ближайшие двенадцать месяцев. Я снова проглотил слюну и сказал, что посещаю церковь время от времени.
— Но живем мы, Джонни, не время от времени. Мы носим на душе груз забот, и надо освобождать душу хотя бы раз в неделю. Попробуй, Джонни, посещать церковь раз в неделю, очень тебе советую. Ну, иди набирайся сил.
Он улыбнулся, растянув рот во всю ширь своей сливообразной головы. Его улыбка не улучшила моего настроения. Выйдя за дверь, я обозвал его про себя проклятым сукиным сыном.
Но по крайней мере, он дал мне день отгула. Видит Бог, я нуждался в этом дне.
В одиннадцать тридцать я вышел из офиса и направился к лифту. Дежурный лифтером сегодня был Крис Малдун — крошечного роста и довольно безобразного вида холостяк, признательный любому, кто обнаруживал интерес к его персоне. Я всегда старался быть с ним отменно любезным. Он улыбнулся мне и сказал:
— Я бы тоже постарался уйти раньше, если бы она меня ждала, мистер Кэмбер.
Я тупо посмотрел на него.
— Леди.
Лифт начал опускаться, потом остановился несколькими этажами ниже, чтобы принять новых пассажиров.
— Какая леди?
— Она спрашивала о вас.
— Как её зовут? — Мое сердце болезненно сжалось при мысли, что какое-то кошмарное происшествие привело Алису в город.
— Не знаю, мистер Кэмбер. Я сообщил ей, где вы работаете, и она сказала, что подождет вас в вестибюле.
Лифт опустился на нижний этаж, и Малдун кивком указал на женщину, которая как раз повернула голову в нашу сторону.
Сначала у меня возникло лишь неясное ощущение, что где-то я её уже видел. Потом вспомнил — мы встретились сегодня утром в вагоне подземки. Я уступил ей место. Не особенно раздумывая о странности того обстоятельства, что она здесь и спрашивает меня, я преисполнился восторгом и восхищением, что вижу её вновь.
Она подошла и протянула руку:
— Если не ошибаюсь, вы — мистер Кэмбер? — У неё был низкий, мягкий, приятный голос, непохожий на голоса американских женщин. В нем ощущался легкий акцент, характер которого было трудно определить.
— Вам известно мое имя? — задал я довольно глупый вопрос.
— Мы ещё вернемся к этому. Меня зовут Ленни Монтец, я хотела бы немного побеседовать с вами. Может быть, пройдемся?
— Пройдемся? Но куда? — спросил я с тем же дурацким видом.
— Куда угодно. Ну, скажем, обогнем квартал, если вас это устраивает. Или у вас другие, более важные дела, мистер Кэмбер?
— Нет, важных дел у меня нет.
— Отлично. — Она взяла меня под руку и повела к выходу.
Я остановился и, глянув на нее, сказал:
— Я не совсем понимаю. Ведь мы незнакомы, мисс Монтец.
— Нет, мы познакомились. В метро. Вы уступили мне место. А значит, вы джентльмен, что очень приятно сознавать.
Не думаю, что она относилась к категории людей, для которых поездки в метро — каждодневная необходимость, На ней была бриллиантовая заколка, которая, пожелай она её продать, позволила бы приобрести добрые полмили нью-йоркской подземки. Заколка крепилась к лацкану серой костюмной двойки, впервые одетой, по-видимому, не ранее сегодняшнего утра.
Она вызывала у меня беспокойство и некоторое недоумение, но если бы вдруг попросила вскарабкаться по стене на Эмпайр-стейт-билдинг, я, несомненно, предпринял бы попытку.
И я готов был поклясться на всех библиях, что она не способна замыслить или совершить зло. Теперь, когда она находилась в непосредственной близости от меня, я видел, что она старше тех девятнадцати или двадцати лет, которые я дал ей при первой встрече в метро. Но даже если ей было двадцать семь или восемь, её целомудренная чистота и непорочность не девальвировались в моих глазах ни на йоту.
Мы вышли на улицу. В ярком солнечном свете её кожа цвета взбитых сливок казалась мягкой и идеально чистой. И это не было шедевром косметики — Ленни Монтец получила её в дар от природы. Она крепко и нежно держала меня под руку, словно мы были старыми знакомыми. Я сказал:
— Невероятно. Откуда вам известно мое имя? Кто вы? Такие вещи не случаются беспричинно. Можно прожить в Нью-Йорке пять жизней и не встретить человека дважды. Две наши встречи — в духе романов Роберта Льюиса Стивенсона. Викторианские читатели с наслаждением проглотили бы подобный сюжет. Но я не викторианец…
