Крутое время - [78]
— Я не понял, какого коня вы даете мне, господин подхорунжий.
— Смотри, он не понял! — ядовито усмехнулся тот.
Решив, что лучше не связываться, Хаким схватил седло и подошел к вороному. Конь слегка поджимал переднюю ногу. Накинув седло и затянув подпругу, Хаким заметил крупное, с пшено, бельмо на глазу коня.
«Значит, с этой стороны конь пуглив», — отметил Хаким.
Жалко было терять сивую кобылу, но это небольшое событие позволило Хакиму сделать два открытия. Покорный русский, должно быть, насильно мобилизованный крестьянин. Возможно, он батрак одного из этих свирепых казаков. А может быть, просто переселенец. Но кто бы он ни был, он, несомненно, сочувствует красным. Значит, надо, улучив момент, поговорить, с ним…
После недолгого молчания Хаким, осторожно крякнув, спросил:
— Извините, как вас звать-величать?
Мужик, будто не расслышав, дернул повод и уставился в даль дороги; казалось, он прислушивался к тем, кто ехал впереди.
— Лошадь-то, оказывается, с бельмом, — снова сказал Хаким, не дождавшись ответа..
Остроносый бессмысленным взглядом скользнул по нему и ничего не ответил.
Отряд спустился в балку Жалгансай. По ее склону тянулась каткая, наезженная дорога, но конные казаки спустились ниже и поехали по тропинке среди густого кустарника; мелькали одни лишь головы поверх кустов. Высыхавшую за лето речушку, ее бугристое дно и извилины Хаким знал, как свои пять пальцев. Знакомы были ему и ее все притоки, покрупней и поменьше. Впереди, у самого устья, стоял большой аул — Сага, с мечетью и медресе. Здесь жили рыбаки, пользуясь щедрым даром великого озера и в падающих в него рек. Если бы отряд остановился здесь, Хаким сумел бы передать, что казаки арестовали его, и может быть, джигиты сумели бы отбить его…
— Может быть, заедем в аул, отогреемся? — спросил Хаким по-русски грузного чернявого казака, ехавшего впереди.
— Нет, — резко ответил тот. — Веди нас до Солянки, прямо!
Сердце остановилось у Хакима. «Даже Кажимукана и Асана не удастся предупредить. Придется через Хан-Журты — Стойбище хана — идти прямо в Сасай. А кто там мог бы сообщить о моей беде?»
— Здесь киргизы живут? — спросил чернявый, указывая на Сагу.
— Да. Здесь есть школа, мечеть, дома, где можно остановиться, магазин есть, — начал перечислять Хаким, стараясь заинтересовать казака.
— Поедем прямо в Бударино. Там и передохнем,
Хаким отрицательно покачал головой.
— До Бударина шестьдесят верст. Без передышки кони не выдержат.
Чернявый задумался.
— Захар! — крикнул он подхорунжему и подъехал к нему. — Этот киргиз говорит, что до Бударина шестьдесят верст. Где будем останавливаться?
— Неужто шестьдесят? — переспросил визгливый Захар.
Чернявый пытливо взглянул на Хакима:
— А не врешь, киргиз?!
— Так люди говорят. Может быть, немного больше, немного меньше.
— Проедем верст тридцать, там найдешь удобное местечко для отдыха. А сейчас веди нас, где людей поменьше, — решил подхорунжий.
Хаким кивнул. Теперь он окончательно убедился, что казаки — дезертиры и спешат попасть в Бударино, опасаясь каждого аула, избегая встреч.
«Эти безбожники удрали из военной части и хотят меня утащить на край света. Неужели Бударино — конец моего пути?!» В глазах Хакима потемнело, когда он подумал, что стал невольно проводником своих убийц. Отряд проехал мимо Саги по оврагу и по низине Хан-Журты направился к одинокой могиле Ереке.
Надгробие стояло на большом холме. У самой его подошвы раскинулся аул хаджи Шугула, а справа простиралось величественное озеро Шалкар. Между холмом и озером вдоль устья Ащи тянулась большая караванная дорога. По ней-то и вел сейчас Хаким отряд разбойников-казаков. Уныло трусила под ним, припадая на одну ногу, вороная лошаденка.
Мимо большого зимовья хаджи Шугула проехали спокойно, впереди показались отроги горы Кара-Омир. За горой откроется широкая равнина Ащи. Там уже не увидишь ни одной юрты. Хакиму подумалось, что за горой, похожей на баранью морду, оборвется его жизнь!
Позади остались и Стойбище хана, где в детстве играли в асыки, и шумная, многолюдная Сага, за которой смутно темнели аулы Акпан и Кентубек. Там старая мать и маленькие братья. «Увижу ли вас, родные места?» Хаким обернулся назад. С озера Шалкар подул студеный ветер, вызывая на глазах слезы.
А впереди двигались ненавистные попутчики: толстошеий, черный от солнца и ветра, грузный казак без устали бил пятками по брюху рыжего коня, привыкшего к мягким кебисам своего бывшего хозяина Кадеса. Словно торопясь доставить визгливого подхорунжего поскорее до места, не отставала от рыжего и сивая кобыла Хакима, Остальные кони шли подпрыгивающей волчьей рысью, в такт рыси хлюпали в седлах солдаты и маячили на сером осеннем небе их островерхие шапки…
«О создатель! Сколько унижения ты мне уготовил?! — шептал Хаким. — За что ты меня так караешь? О святые духи! О хранители небесные, неужели я обречен на смерть?»
Вдруг он встрепенулся, увидев, как со склона горы падучей звездой наперерез мчался одинокий всадник.
Вначале Хаким подумал, что это охотник травит лису — полы просторного чекменя развевались по ветру, сам всадник низко-низко приник к гриве коня. Конь летел, распластавшись над землей, диким наметом, осатанело, а всадник торопил его вдобавок.
Хамза Есенжанов – автор многих рассказов, повестей и романов. Его наиболее значительным произведением является роман «Яик – светлая река». Это большое эпическое полотно о становлении советской власти в Казахстане. Есенжанов, современник этих событий, использовал в романе много исторических документов и фактов. Прототипы героев его романа – реальные лица. Автор прослеживает зарождение революционного движения в самых низах народа – казахских аулах, кочевьях, зимовьях; показывает рост самосознания бывших кочевников и влияние на них передовых русских и казахских рабочих-большевиков.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.