Крутое время - [14]
Фазыл не удержался, прыснул. Нурум от гнева побелел. «Что бы с этой собакой сделать? От первого же рывка слетел с коня, раскорячился, шлепнулся, как жаба! А теперь хорохорится, мразь!»— негодовал Нурум. Но, видя, что Фазыл смеется над враньем Маймакова, немного успокоился.
— Ладно, после заеду! — сурово заключил рыжий начальник, поднимаясь в седло.
— Тьфу, дурак! Ногтя Мамбета не стоит, мелюзга, а как пыжится-то за спиной хана, а! — сплюнул Фазыл брезгливо.
Нурум подробно рассказал, с какими «почестями» проводил Маймакова летом их аул.
— И сейчас бы повторил вздрючку, да жаль, что в городе у вас тесновато, — заметил он.
Снова появился, будто из-под ног, маленький и плюгавенький человек.
— Фазылжан, не подумай, что я вожу Маймакова из дома в дом. Ты же ведь понял теперь, зачем он пришел. А я… просто так… хочу еще раз проверить посемейный список. — Он прижал под мышкой тощую папку и, как бы показывая, что вся сила в ней, ласково поглаживал ее другой рукой.
— Спозаранку взялись за список? Боитесь, что люди разбегутся?
— Если не возьмешься с утра, днем никого дома не застанешь… У всех свои дела… Ну ничего, твою-то семью я знаю: ты да Иба. Фазылжан, а этот джигит?.. Кажется, я его знаю?
— Нет, он приезжий. Из Дуаны.
— Но… я его видел… где-то…
— Вы ошиблись, — сухо сказал Нурум, стараясь отделаться от прилипчивого незнакомца с бегающими воровскими глазами.
Заметив недобрый взгляд Нурума, маленький сразу осекся.
— Возможно, возможно… — засуетился он. — Я пойду…
Затравленно глянув на Фазыла, на Нурума, он пробурчал под нос:
— Много раз в Дуане бывал, не видел там такого джигита. Я всех там знаю…
Фазыл промолчал. Нурум гладил потемневший от пота круп коня, выжидая, когда непрошеный гость скроется за воротами.
— Подлая скотина, — сказал Фазыл, когда тот вышел. — Каждый божий день сует к нам свой нос, вынюхивает, расспрашивает. И что только не мелет языком? «Жанша с самим царем беседовал!» То шепчет на ухо: «Красные уже подошли, захватили Уральск. Вот-вот нагрянут в Джамбейты. Ты не знаешь, как найти кердеринцев?»
Нурум плохо слушал. Распутывая гриву коня, он думал все о том же:
«Мамбет… «Поехали со мной», — говорит. Апырмай, вот были бы дела, если поехать с ним…»
Глава третья
С бесстрашным и загадочным Мамбетом Нурум так и не встретился. Помешал тому совершенно невероятный случай.
В тот день, расставшись с Нурумом, Мамбет направился прямо к дому известного учителя Губайдуллы Алибекова. И зимовье, и джайляу — летовка Губайдуллы — находились рядом, на берегу озера Камысты, в семнадцати верстах от города Джамбейты. Для таких нетерпеливых, неугомонных путников, как Мамбет, досюда рукой подать. Бесцеремонно ввалившись в юрту учителя и даже не поздоровавшись, гость решительно выпалил:
— Губай-ака, если я не отрублю башку тюре и не приторочу ее к своему седлу, пусть забудут имя Мамбет!
Губайдулла хорошо знал безумства дерзкого Мамбета, того самого Мамбета, который в шестнадцатом году гонял, как теленка, волостного Лукпана, сбежал с окопных работ из дальних краев России и всегда достигал того, к чему стремился. Губайдулла не раз помогал советами, не раз отвлекал, отговаривал собрата от неблагювидных поступков, И сейчас не удивился суровому виду и резким словам Мамбета. Повернувшись к нему, привычным назидательным тоном учитель сказал:
— Давно тебя не видно, Мамбет, дел много? Почаще нужно выезжать в степь. Ты ведь не чиновник, чтобы зимой и летом сидеть в городе…
Потом учитель обратился к мальчику, с разинутым ртом глядевшему на необычного гостя:
— Мержан, подай-ка дяде кумыс, соскучился он по нему. — И продолжал спокойно сидеть как ни в чем не бывало.
Красивый остроглазый мальчик, больше похожий на мать, чем на крупнолицего отца, послушно вскочил, как ученик перед наставником, и, чуть склонив голову, вышел.
Губайдулла степенно погладил бороду, провел левой рукой по густым волосам. Войлочный полог юрты был поднят; учитель посмотрел в степь и, кажется, о чем-то вдруг вспомнил: хмурые, нависшие брови слегка расправились; чуть откинув голову, он уселся удобней. Хотя внешне казалось, что ему мало дела до горячих слов Мамбета, но учитель думал именно о нем. «Если не отрублю башку тюре и не приторочу к седлу, пусть забудут имя Мамбет!» Да, это он может: если надо — отрубит чужую голову и свою защитит. Случилось что-то серьезное. Я ведь знал, что пост начальника интендантской службы не по нему. Таким людям нужна горячая работа, боевая. Вот он и не поладил с начальством…»
Учитель сидел молча, и буря в душе Мамбета, казалось, немного улеглась. Он тоже молчал. Не спросив позволения хозяина, не дождавшись хотя бы молчаливого его приглашения, Мамбет широким шагом прошел в глубь юрты и опустился на коврик. В это время мальчик Мерхаир двумя руками осторожно подал ему большую чашу кумысу. Мамбет жадно припал губами и залпом выпил больше половины.
Губайдулла сидел на высоком стуле за столом в правам углу юрты. Восьмистворчатая юрта просторна, в ней свободно разместились бы человек сорок-пятьдесят, даже могучий Мамбет, сидевший поодаль от стола в глубине юрты, сразу стал меньше. Мамбет пил кумыс, а учитель о чем-то задумался. Они сидели в разных углах и, казалось, никакого отношения не имели друг к другу. Даже внешне — будто два человека из разных миров. Один — известный своей образованностью учитель, выпускник учительской семинарии, человек с европейскими манерами и внешне весьма представителен: широколицый, лобастый, с крупным носом, сросшимися бровями. Борода черная, густая. Сам он весь крепко сбит. Необычность облика подчеркивают длинные темные волосы. В те годы редко кто из здешних отращивал волосы, поэтому многие считали, что Губайдулла похож на Абугали Сину, познавшего тайны всех премудрых наук. Муллы и хаджи боялись его, чиновники сторонились. Ко всему Губайдулла был старшим из братьев Алибековых, известных своей ученостью, выходцев из состоятельного аула Алибек. Второй его брат, Хамидолла, получив образование в русско-киргизской школе, возглавлял волость, а самый младший, Галиаскар Алибеков, окончил реальное училище и, по слухам, оказался в стане красных, однако никто толком не знал, где он находится сейчас и чем занимается.
Хамза Есенжанов – автор многих рассказов, повестей и романов. Его наиболее значительным произведением является роман «Яик – светлая река». Это большое эпическое полотно о становлении советской власти в Казахстане. Есенжанов, современник этих событий, использовал в романе много исторических документов и фактов. Прототипы героев его романа – реальные лица. Автор прослеживает зарождение революционного движения в самых низах народа – казахских аулах, кочевьях, зимовьях; показывает рост самосознания бывших кочевников и влияние на них передовых русских и казахских рабочих-большевиков.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.