Крушение - [96]

Вот он, мобильный!

Я хватаю его и нажимаю кнопку.

Ничего не происходит. Провожу пальцем по экрану. Жму на кнопки в хаотическом порядке. Снова жму на кнопку включения. Ровным счетом ничего не происходит.

Трясу девайс, стучу им о руль и нажимаю кнопку снова и снова, но он не работает. У него сел аккумулятор.

«Прошу, прошу, – молю я, поворачивая ключ зажигания. – Пожалуйста, пусть Брайан окажется дома».

* * *

Никогда еще я так не радовалась виду машины своего мужа на подъездной дорожке. Я сигналю, когда придвигаюсь к ней, смотрю, есть ли кто дома. На кухне не горит свет, наверху – тоже. Возможно, Брайан у себя в кабинете.

Милли кидается ко мне в ту секунду, когда я переступаю порог. Она подпрыгивает и лижет мое лицо, толстым хвостом взбивая воздух вокруг себя.

– Эй, деточка моя, – треплю ее по голове, потом мягко отпускаю. – Прости, мне надо найти нашего папочку.

Игнорирую ее протесты, иду на кухню, закрывая за собой дверь и оставляя собаку на веранде.

– Брайан! – зову я и осматриваюсь в гостиной, там пусто, все, как я оставила, уезжая.

– Брайан? – Снова зову мужа, взбегая по лестнице, пересекаю коридор и открываю дверь в кабинет. – Брайан, мы должны позвонить в полицию.

Но кабинет пуст, ноутбук закрыт и выключен, кресло придвинуто к столу, документы сложены в три аккуратные стопки у телефона.

Иду в спальню, возможно, Брайан решил вздремнуть.

– Брайан, ты…

Но в спальне тоже пусто. Не понимаю. Как может так получиться, что машина Брайана припаркована у дома, но его самого нет внутри. Машина есть, а он сам где?

Бегаю из комнаты в комнату, смотрю на пол, на стены и потолок, ищу какие-нибудь следы борьбы. Живот сводит такой сильной судорогой, что мне кажется, я заболела, кажется, что снова подкатывает паническая атака, но… но у нас дома никто не дрался, следов нет. Нет ободранных обоев, перевернутой мебели, разбитого стекла, и крови нет ни капли нигде.

Я выхожу из гостиной и направляюсь в кухню. Злость во мне сменилась смущением. На столике нет записки, чтобы, например, мне прочесть в ней «ушел в пивную», – записки также нет и на микроволновке. Возможно, Брайан писал мне эсэмэс, а я не получила сообщение, потому что сел аккумулятор. Я поставила телефон на зарядку, но тут услышала, как кто-то скребется, и прижалась к полу.

– Милли! – она тыкается в меня носом, потом лижет мое лицо. Я аккуратно отталкиваю ее и смотрю на дверь. Дверь на крыльцо широко открыта. Я, наверное, плохо ее заперла. Встаю на ноги и пересекаю кухню. Только я собираюсь закрыть дверь, как вижу у ног на полу белый конвертик. Беру его в руки, на нем мое имя и наш адрес, написаны четким наклонным почерком. Я этот почерк не видела уже двадцать лет.

– Милли, скорее! – я хватаю ее за ошейник, пинком распахиваю входную дверь и бегу по дорожке.

Через десять минут мы уже припарковались в гавани. Уже поздно, на побережье безлюдно и тихо. Единственный звук – это звук, с которым морские волны бьются о берег, снова и снова. С улицы в салон машины залетают отблески света, окрашивая мою бледную кожу в кроваво-красные тона. Мне не стоит открывать дверь и выходить наружу. Мне надо ехать прямо в полицию, рассказать им, что я знаю о Джеймсе Эвансе, но я почему-то не могу этого сделать. Я не могу рисковать. Вдруг это… вдруг это были просто глупые шутки, и если я о них начну рассказывать, меня в участке просто поднимут на смех.

Достаю из пачки небольшой носовой платок, через него беру в руку конверт. Если на нем остались отпечатки пальцев Джеймса, я их сохраню. Кроме конверта есть коробка с посылкой. Держать конверт неудобно, и мне кажется, у меня уходит вечность на то, чтобы открыть посылку и заглянуть внутрь. Слишком темно, чтобы рассмотреть, что там внутри, лезть наугад не хочется, поэтому я прогоняю Милли на заднее сиденье и ставлю коробку рядом с собой. В посылке – два милых детских носочка. Они сделаны из отличной пряжи, связаны аккуратно, сшиты стежок к стежку. Украшены кружевом и перевязаны ленточкой, судя по их внешнему виду, они очень дорогие. Такие я Шарлотте никогда не покупала, когда она была малюткой, – слишком непрактично и дорого. Я беру один, на меня накатывает волна воспоминаний, подношу носочек к самому лицу. Не могу описать, что происходит следом, – то ли запах утюга щекочет мне ноздри, то ли ниточка вискозы выпадает и ложится на запястье, но мне кажется, что носочек оживает, и я в ужасе отбрасываю его от себя на сиденье. Но даже под мутным фонарным светом я вижу, что это не нитка вискозы, – что на моих пальцах нечто липкое, клейкое, красное… это кровь.

Вдруг на меня находит ледяное спокойствие. Джеймсу известен секрет, который я хранила двадцать лет. Теперь я могу не бояться. Он знает, я могу его остановить.

Я беру открытку, которая лежит рядом с носочком, который я не успела взять в руку, и раскрываю ее через платок, чтобы не стереть улики, стираю кровь, чтобы прочесть написанное – написанное тем же курсивным почерком, что и адрес на конверте.

Жизнь за жизнь, око за око, зуб за зуб.

Переворачиваю открытку.

Жизнь за кому? Как-то неправильно.

У нас есть одно незавершенное дело. У нас с Шарлоттой.