Крушение - [5]

Во время свадебного обряда Ромеш не стал произносить полагающихся обетов; в момент «благоприятного взгляда»[5] закрыл глаза; опустив голову, молча вытерпел взрывы веселого смеха и шутки в брачном покое; всю ночь он пролежал на краешке постели, повернувшись спиной к невесте, а на заре покинул комнату.

Когда брачные церемонии кончились, все расселись по лодкам и двинулись в обратный путь: в одной лодке сидела невеста с подругами, в другой старшие родственники, в третьей жених со своими друзьями. В отдельной лодке поместили музыкантов. Они исполняли различные музыкальные пьесы и распевали свадебные песни, веселя гостей.

Весь день стоял невыносимый зной. На небе не было ни облачка, лишь горизонт был подернут какой-то тусклой дымкой, и от этого рощи по берегу реки казались пепельно-серыми. Ни один лист не шевелился на деревьях. Гребцы обливались потом. Еще задолго до наступления сумерек один из них обратился к Броджмохану:

— Господин, давайте остановимся здесь — дальше пристать будет негде.

Но Броджмохану не хотелось задерживаться в пути.

— Незачем здесь причаливать, — возразил он. — Ночь будет лунная, и вы получите хороший бакшиш, если мы сегодня же доберемся до Балугхата.

Вскоре деревня осталась позади. С одной стороны потянулись раскаленные песчаные отмели, с другой — неровная линия высокого, обрывистого берега. Взошла луна, но сквозь мглистую дымку свет ее напоминал мутный взгляд пьяного. Небо попрежнему оставалось ясным, — на нем не видно было ни одной тучки, но вдруг откуда-то донеслись глухие раскаты грома. Оглянувшись назад, путники увидели, что к ним с невероятной быстротой приближается гигантский, словно взвихренный к небу (невидимой метлой, столб из веток, прутьев, пучков травы и туч пыли с песком.

Раздались крики:

— Берегись! Спасайся! Гибнем!

Что произошло минутой позже, рассказать было уже некому. Смерч пронесся узкой полосой, все круша и сметая на своем пути. Когда он стих так же внезапно, как и начался, от злополучной флотилии не осталось и следа.

Глава третья

Туман рассеялся. Прозрачный лунный свет заливал уходящую вдаль безжизненную полосу песков, будто набрасывая на нее светлую вдовью одежду. На реке не было ни одной лодки, и водная гладь была неподвижна. Вода и земля замерли в глубоком покое, казалось наступило умиротворение, какое смерть дарует измученному болезнью страдальцу.

Очнувшись, Ромеш увидел, что он лежит на песчаной отмели. Прошло немало времени, прежде чем он вспомнил, что произошло, и, наконец, все случившееся восстановилось в его памяти, словно кошмарный сон.

Мысль о том, что стало с отцом и другими спутниками, заставила его вскочить, но, оглядевшись по сторонам, он никого не увидел. Тогда он двинулся вперед, решив просмотреть весь песчаный берег.

Белый островок покоился между двумя рукавами Падмы[6], как младенец в объятиях матери.

Ромеш прошел сначала по одной его стороне, затем перешел на другую и вдруг заметил неподалеку что-то, похожее на кусок красной одежды. Он ускорил шаги и подойдя ближе, увидел лежащую без сознания девушку в алом наряде невесты. Ромеш знал, как возвращают к жизни утопающих: долго и упорно он то вытягивал руки девушки, то снова прижимал их к телу. Наконец, она вздохнула и открыла глаза.

Ромеш сам так выбился из сил, что уже не в состоянии был расспросить девушку и сидел молча. Она же, видимо, еще не вполне пришла в себя: лишь на мгновенье приоткрылись ее глаза, но тут же она снова опустила ресницы. Прислушавшись, Ромеш заметил, что она дышит. И здесь, на пустынном берегу, между жизнью и смертью, он долго всматривался в освещенное бледным светом луны девичье лицо.

Кто сказал, что Сушила некрасива? Под огромным небесным сводом, весь залитый спокойным лунным сиянием, мир казался ему лишь рамкой для этого нежного, светившегося величавым покоем, красивого лица спящей девушки.

Ромеш забыл обо всем на свете. «Как хорошо, что я не стал смотреть на нее там, в толпе, среди свадебной суеты. Нигде не смог бы я увидеть ее такой, как сейчас. Здесь, возвратив ей жизнь, я приобрел на нее куда более законные права, чем те, которые получил бы, повторяя избитые формулы брачного обряда. Тогда я принял бы ее как принадлежащую мне по праву, теперь же она является для меня даром милостивого провидения».

Наконец, девушка очнулась. Привстав, она оправила на себе растрепанную одежду и натянула на лицо покрывало.

— Ты знаешь, что случилось с теми, кто был с тобой в лодке? — спросил Ромеш.

Она лишь молча покачала головой.

— Тогда посиди пока тут, а я еще раз взгляну, может быть, увижу кого-нибудь. Я скоро вернусь.

Девушка ничего не ответила, но всем своим видом, испуганная и дрожащая, она, казалось, говорила: «Только не бросай меня здесь одну». Ромеш понял. Не двигаясь с места, он внимательно огляделся вокруг, но ни одной живой души не было видно среди белых песков. Тогда он принялся кричать, надеясь, что кто-нибудь из его родственников откликнется на зов.

Устав от напрасных усилий, Ромеш снова опустился на землю и увидел, что девушка, закрыв лицо руками, старается удержать рыдания, от которых судорожно вздымалась ее грудь. Понимая, что сейчас слова утешения не имеют смысла, он только придвинулся к ней и молча стал гладить по голове. Не в силах более сдержать слезы, она зарыдала, в бессвязных звуках изливая свое горе. Заплакал и Ромеш.